Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

«О да, – подумала я. – Еще это».

Часы тянулись мучительно долго. Лагерь понемногу возвращался к жизни. Все, что могло быть сказано, уже прозвучало. На лицах были написаны страх и тоска. Люди хотели, чтобы это поскорее осталось позади, и в то же время стыдились своего желания, потому что это были последние мгновения в жизни Поликсены.

– Может, он передумает, – промолвила Гекамеда.

Я знала, что этого не случится. Разве только Агамемнон мог позабыть о сказанном, что было вполне допустимо, если учесть, сколько он выпил накануне. Впрочем, ему бы все равно напомнили: например, Одиссей, который так настаивал на том, чтобы убить сына Гектора. А кроме того, Агамемнон страшился Ахилла, возможно, даже больше, чем боялся его при жизни. При жизни можно было, по крайней мере, задобрить ублюдка – ну или попытаться. Но полагаю, именно эту цель он и преследовал, принося в жертву Поликсену. Нет, Агамемнон не мог отступиться. Он был готов на все, лишь бы удержать непокорный дух Ахилла под землей.

Уже перевалило за полдень, когда за ней пришли. Два воина попытались взять Поликсену под руки и вывести прочь, но Гекуба встала перед ними и посмотрела в глаза сначала одному, затем второму. Напуганные или пристыженные, стражи потупили взоры. В рваной и запачканной тунике Гекуба по-прежнему оставалась собой – царицей. В сущности, применять силу и не потребовалось: Поликсена готова была идти сама. В чистой белой тунике, принадлежавшей Кассандре, и с убранными волосами, она выглядела еще моложе своих лет и была совершенно спокойна, в последний раз обнимая мать и сестер. Мы с Гекамедой встали по обе стороны от нее и в сопровождении стражей двинулись к выходу.

Едва мы оказались на улице, Гекуба взвыла, как волчица, на глазах у которой забили ее последнего детеныша. Поликсена хотела обернуться, но один из воинов грубо схватил ее за руку. Я шагнула вперед и сказала:

– В этом нет нужды.

И, к моему удивлению, воин отпустил ее.

Путь к мысу занял немало времени. Мы шли на шаг позади Поликсены, готовые поддержать ее, если понадобится. Я непрестанно вспоминала ту маленькую девочку, что бежала за сестрами, выкрикивая: «Подождите меня!»

Все войско дожидалось ее появления.

Поликсена твердой поступью приблизилась к подножию кургана, где стояли Агамемнон и Пирр. Пирр стал всеобщим любимцем, потому что убил Приама, и удостоился чести принести жертву над могилой отца. Удивительно, каких почестей заслуживал юноша лишь за то, что зарезал немощного старика. Поликсена дрогнула.

Нестор выступил вперед, что-то шепнул Гекамеде и протянул ей ножницы. Затем, избегая смотреть в глаза, вложил мне в руку нож. Поликсену поставили на колени, и Гекамеда, тщетно пытаясь унять дрожь в руках, стала состригать ее косы. Однако ножницы оказались тупые, и густые пряди застревали между лезвиями. Нам пришлось прерваться и сначала расплести косы – под палящим солнцем, на глазах у многотысячного войска. Наконец-то ее волосы, еще волнистые от тугих лент, рассыпались по спине, ниспадая до самой талии. Каким-то образом нам удалось срезать густые пряди, но к тому времени, когда мы закончили, меня трясло наравне с Поликсеной, и во рту пересохло; то и дело приходилось сглатывать, чтобы унять тошноту. Я помню черные тени на утоптанной земле, палящие лучи, обжигающие шею. Потом, без предупреждения, Поликсена вдруг поднялась, шагнула вперед и начала говорить. Все оцепенели от ужаса. Возможно, они решили, что Поликсена собирается проклясть их, а проклятие из уст идущего на смерть имеет особую силу. Она успела произнести лишь имя Агамемнона, после чего один из стражей схватил ее, а второй вложил между зубами полоску черной материи и крепко стянул на затылке. Затем ей заломили руки и связали за спиной. Остриженная и связанная, лишенная возможности говорить, Поликсена издала глубокий, гортанный рев. Так, бывает, ревут быки у жертвенных алтарей.

За спиной Агамемнона в два ряда выстроились жрецы в красных и черных одеждах и принялись возносить гимны во славу богов.

Поликсену вывели вперед и заставили опуститься на колени в тени кургана. С болезненным видом Пирр шагнул вперед и стал выкрикивать имя отца:

– Ахилл! Ахилл!

И после, дрогнувшим голосом:

– Отец!

В тот миг он показался мне маленьким мальчиком, напуганным темнотой. Схватив Поликсену за остатки волос, Пирр оттянул ее голову назад и занес нож.

Один быстрый и точный удар. Думаю, Поликсена была мертва еще прежде, чем коснулась земли. Или мне хочется верить в это. Так или иначе, нам пришлось смотреть, как ее тело содрогается в предсмертных судорогах.

Никаких церемоний. Всем, включая Агамемнона – в особенности Агамемнону, – хотелось поскорее убраться. А вообще, сомневаюсь, чтобы смерть Поликсены сильно его тронула. Этот человек принес в жертву собственную дочь ради попутного ветра. Я смотрела ему вслед и видела в нем человека, который ничему не учился и ничего не забывал, труса без чести и достоинства. Полагаю, я смотрела на него глазами Ахилла.

Мы с Гекамедой стояли в стороне и подождали, пока разойдутся мужчины, после чего стали спускаться по склону. Мы почти не говорили. Думаю, мы обе замкнулись в себе, сопротивляясь собственным чувствам. В какой-то момент встали и оглянулись на пылающий город. Пламя полыхало красным и оранжевым, и в небо над цитаделью поднимался гигантский столб черного дыма. Меня трясло еще сильнее, чем в тот миг, когда Поликсена упала мертвой. Почему я смотрела на это? Я могла отвернуться или опустить глаза, чтобы не видеть миг ее смерти. Но я хотела, чтобы у меня было право сказать, что осталась с ней до самого конца. Хотела увидеть все сама.

У подножия холма мы остановились. Мы могли вернуться в стан Нестора, засесть в его винном погребе и остаток дня напиваться до бесчувствия. Сомневаюсь, чтобы кто-то попрекнул нас в этом. Но вместо этого, даже не сговариваясь, мы вернулись к хижине, где держали троянских женщин. Внутри стояла невыносимая духота, воздух был пропитан запахом материнского молока и менструальных выделений. Гекуба сидела в оцепенении. Мы сели перед ней на колени и рассказали, как храбро, быстро и легко умерла Поликсена. Гекуба кивала и переминала в руках клочок материи. Не знаю, много ли из сказанного она поняла. Какая-то женщина пыталась дать ей воды, но Гекуба лишь смочила губы и отдала чашу.

Спустя почти час в духоте хижины я почувствовала недомогание, и мне пришлось выйти на арену. Даже там воздух казался раскаленным и напоенным пылью. В дрожащем зное мерцали длинные ряды черных кораблей. Кто-то приближался ко мне сквозь марево, и я присмотрелась к искаженному силуэту: Алким. Он нес в одной руке громадный сияющий щит, а на сгибе другой – сверток, с первого взгляда похожий на связку тростника. Когда он подошел ближе, я увидела, что это мертвый ребенок, и невольно отступила. Я подумала, что должна поскорее вернуться в хижину и предупредить женщин, потому как сразу поняла, что Алким принес маленького сына Гектора. Я не представляла, кто бы еще это мог быть. Но все же я дождалась Алкима у двери.