Михаил Петров - За колымским перевалом

Поселок Кулу размещался на самом краю обрывистого каменистого берега, который вздымался кверху десятиметровой гранитной стеной от самой воды. Река в этом месте делала крутой поворот. Не одно тысячелетие в бессильной ярости била она всей мощью воды в скальную твердь берега и, беснуясь, устремлялась к северу, пока не успокаивалась в широком разливе по долине.

В летнее время к верховью Кулу можно было пробраться по берегу речушки Нерючи, не слишком многоводной в жаркую пору, но богатой вкуснейшей рыбой — хариусом и остроноской. Но в разгар зимы был один путь по временной дороге — зимнику. Начинался он сразу от поселка Кулу, плавно спускался к реке, долго плутал среди кочкарника на болотистой низине. Затем зимник проходил по самому трудному участку: то по левому, то по правому берегу Кулу, то прямо по льду, пока не упирался в один из притоков, носивший странное название Синеки. Дорога поднималась на террасу и устремлялась в тайгу, которая выходила к речке плотной стеной неохватных; вековых лиственниц.

В центре поселка размещалась тепловая электростанция, снабжавшая электроэнергией прииск и рудники. Ее топки неустанно пожирали тайгу, сплошь вырубленную по всей округе. Обдирая лесную одежду, люди не хотели замечать зябко оголенные сопки, покрытые бородавками пней и редкой щетиной молодых лиственниц, чудом уцелевших от пил и топоров. Когда лес исчез, электростанцию перевели на каменный уголь, привозимый с Аркагалы.

Жарченко заехал к директору электростанции Колбину, уговорил его помочь прииску протянуть шестикиловольтную ЛЭП к новому горному участку, который должен был начать работу летом будущего года в районе Медведь-озера. Он наотрез отказался от ужина, так как знал хлебосольство Колбина и был уверен, что согласись он поужинать — останется у него ночевать. Огорченный директор все-таки уговорил Жарченко взять пару бутылок Спирта: «В тайге пригодится!»

Колбин вышел на крыльцо конторы проводить, посмотрел в ту сторону долины, куда должен был ехать начальник прииска, и твердо объявил:

— Зря едешь, да еще в ночь. Замечаешь, ветер усиливается, а ты на этом катафалке в тайгу собрался.

Жарченко ехидно прищурился, потер руки.

— Ну-ну, начальничек! Вот теперь ты в моих лапах! Не построишь ЛЭП на месяц раньше — сочиню донос, как ты хайл в моем присутствии первоклассную советскую технику.

— Нашел чем шутить, — оторопело пробормотал Колбин. — Иди, иди, упрямый осел! Прижмет в дороге, возвращайся сюда, трактор буду держать наготове в гараже.

Пурга обрушилась сразу, как только машина; выкатилась на лед реки. Старенький «ЗИС» забился в судорогах, пытаясь протолкнуться через снежные заносы, и вскоре увяз в одном из сугробов. Жарченко вернулся в поселок по реке. Трактор действительно был подготовлен к выезду и колматил мелко вздрагивающим мотором. Около него стоял на коленях маленький, хиленький на вид мужичонка и рассматривал укосину лопаты.

— Е-мое! — воскликнул тракторист, вскакивая на ноги и ошалело уставясь на огромную фигуру, залепленную снегом, неожиданно появившуюся рядом с ним, — вы как из-под земли выскочили!

— А я оттуда и явился. Давно на тракторе? — он хотел спросить: хватает ли силенок двигать рычагами? Но, заглянув в лицо, увидел — мужчина в годах.

— Третий год. Сам получал, еще новеньким.

— И до сих пор не угробил?

— Е-мое! — обиженно воскликнул тракторист. — Да вы знаете, да я…

— Знаю, знаю, — Жарченко примирительно хлопнул мужика по спине, от толчка тот шагнул вперед. — Поэтому и сказал Колбину: еду только с тобой! Готов к отплытию?

— Другой бы спорить стал, а я всегда пожалуйста, — на лице тракториста расплылась улыбка.

Всю ярость пурги они ощутили, когда добрались до устья Синеков и трактор безуспешно пытался вытащить машину через глубокий снег на берег реки.

— Е-мое! — пробормотал тракторист, поглядывая на снежную гору. — Тут и на танке делать нечего. Двинули пешком, — тракторист закрыл глаза и долго сидел, устало откинувшись на спинку.

Порывы ураганного ветра сдували снег на опушке леса, образуя вдоль всего обрывистого берега длинные козырьки. По очереди прокладывали траншею наверх. У самого берега сугробы были выше человеческого роста. Пробовали телом раздвигать снег, но он был сухим, сыпался как песок и тут же заваливал тропинку. Двинулись быстрее, когда стали приминать Снег. Сбили козырек; осталось только ухватиться за куст торчащий на краю обрыва, но сил уже не было. Жарченко повалился на бок, закрыл глаза, слушая монотонный звон в ушах. «Не хватало окочуриться рядом с лагерем», — мелькнуло в голове. Он заставил себя встать, притоптал снег ногами, примерился и наконец прыгнул, на лету хватая руками куст. «Только бы выдержали, не поломались ветки!»

Окончательно выбившись из сил, он готов был свалиться на дно траншеи, когда увидел впереди высокую тонкую трубу, из которой змейкой выхлестывал дымок — все, что осталось от избушки, занесенной снегом.

В одной половине балка жил начальник лагпункта капитан Семушкин, в другой — размещалась его контора. Капитан хотел собрать людей, но Жарченко мотнул головой.

— Нет. Давай мне койку. И два часа сна. Потом буди. Буду брыкаться — тяни за ноги.

…Вдоль невысокого берега речки Синеки в три ряда расположились землянки, прикрытые бревнами лиственниц. Крайние две были пустые, остальные — забиты людьми. Женщины в одежде лежали на ничем ре застланных нарах. В сопровождении капитана, Жарченко обошел лагерь. Семушкин пытался что-то объяснить, но директор прииска резко оборвал! «Потом!»

Стояла удивительно задумчивая тишина. Пурги словно не было. От береговой кручи вдаль уходила тайга. Вековые лиственницы замерли в торжественном строю, стояли плотно, раскинув в стороны многометровые, опушенные снегом, ветви, и не было им дела до людей, копошившихся где-то там внизу. Они еще не ведали, что обречены, что пройдет зима, наступит жаркое лето — и тайга исчезнет. Лишь толстенные пни будут напоминать о том, что здесь когда-то царствовал могучий лес, заполненный зверем и птицей, а в речках водилась рыба.

— Теперь говори, почему не работают?

— Отказники, мать их…

Жарченко не дослушал капитана и повернулся к оперуполномоченному:

— Почему не работают?

— Вы их спросите, — неохотно проговорил лейтенант, на его тонком лице мелькнула неприязненная улыбка. Он был молод, но уже хорошо понимал цену своей должности. Кто знает, кто кого будет спрашивать завтра?

— И то правильно, — глухо сказал Жарченко, не выдержав острого, пронзительного взгляда черных глаз лейтенанта, и вернулся в землянку.

— Встать! — гаркнул Семушкин, просовывая голову над плечом Жарченко. — Начальник прииска!