Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Позже Кушинг поступил на факультет Хопкинса, где шел от одной победы к другой как хирург, исследователь и педагог. Поскольку Холстед занимался всеми пациентами больницы, страдающими от опухоли головного мозга, на основе произведенных клинических исследований Кушинг разработал основные принципы, которых легли в основу новой специальности – нейрохирургии. Отказавшись от должности профессора в нескольких ведущих университетах, он принял предложение, поступившее из Гарварда, и стал первым руководителем новой больницы Питера Бента Бригэма, где учредил программу обучения и создал атмосферу сотрудничества по образу и подобию медицинского центра Хопкинса. Когда он ушел в отставку в 1933 году, на смену ему пришел Эллиот Катлер. Вот как много лет спустя Кушинг описывал Катлеру свое посвящение в новый мир хирургии в больнице Хопкинса:

В день приезда он не был допущен в операционную, хотя одну пациентку из его палаты надо было прооперировать. Молодой Кушинг с опасением наблюдал, как прошли два, а потом и три часа, а великий мастер [Холстед] продолжал с ювелирной точностью выполнять манипуляции, стараясь не травмировать ни одной лишней клетки больной. Наконец, когда пациентку вернули в палату через четыре с половиной часа в операционной, юный Кушинг был наготове со средством для приведения в сознание и другими лекарствами, которые обычно давали хирургическим пациентам, когда он стажировался в Массачусетской центральной больнице. Он уже собирался использовать медикаменты, которые в M.G.H. предписывали всем больным, чья операция длилась всего несколько минут, а не часов, когда доктор Холстед вошел в палату. Доктор Кушинг произнес: «Я собираюсь выполнить обычную процедуру».

Заметив, что больной находится в положении Тренделенбурга [используется при лечении шока], доктор Холстед спросил: «Моей пациентке плохо? Странно. Давайте посмотрим на нее». Обследование показало нормальную частоту пульса и нормальное дыхание. Затем он увидел шприц и поинтересовался: «Что вы собираетесь ввести?» – «Стрихнин, – ответил Кушинг, – ей это поможет».

Доктор Холстед задал третий вопрос. «Каким образом, вы думаете, стрихнин подействует на пациентку?» Кушинг, получивший образование в институте, где главными достоинствами были хорошая память и исполнительность, не мог ответить. Тогда доктор Холстед порекомендовал ему почитать о стрихнине. «Если то, что вы узнаете, убедит вас, что стрихнин полезен для пациентки, непременно используйте его», – резюмировал Холстед. Молодой Кушинг никогда не давал стрихнин своим пациентам и усвоил важнейший урок: никогда ничего не делай с больным, не понимая, зачем и почему.

Именно эти «зачем» и «почему» связывают Уильяма Стюарта Холстеда с когортой его выдающихся предшественников в научной медицине. Достижения всех поколений медиков, начиная с врачей, исповедовавших принципы Гиппократа и побуждаемых любопытством и прагматической потребностью в знаниях, сделали возможным исцеление многих болезней. Урок, полученный Кушингом в первый день в Балтиморе, это не что иное, как принцип, который Уильям Холстед примером всей своей жизни пропагандировал среди американских хирургов, которые следовали за ним.

Самого Холстеда часто одолевали разнообразные не очень тяжелые заболевания. Конечно, его периодическое отсутствие в больнице иногда было связано с его зависимостью, но время от времени оно было результатом его восприимчивости к респираторным инфекциям и других проблем со здоровьем. В 1919 году он заболел бронхитом и не выходил из дома целых два месяца: в феврале и марте. Однако весной стало очевидно, что он не выздоровел полностью, и даже целого лета, проведенного в любимых холмах Хай Хэмптона, не хватило, чтобы восстановить его силы. Затем, все еще ослабленный осложнением после бронхита, он почувствовал симптомы, характерные для желчнокаменной болезни, и вернулся в Балтимор в конце августа в довольно плохом состоянии. Второго сентября его оперировал один из бывших младших хирургов Ричард Фоллис, который извлек камни и удалил желчный пузырь. Выздоровление шло медленно. Возникли сложности, связанные с дренажом желчи через шов, но дело постепенно пошло на лад, и пациент наконец восстановился.

Холстед вернулся на работу. В 1920 году он опубликовал статью «Оперативное лечение зоба» и продолжил лабораторные эксперименты с кишечными швами. Но через некоторое время у него вновь возобновились приступы, схожие по симптомам с желчнокаменной болезнью, постепенно учащаясь и становясь все тяжелее. Во время отдыха в Хай Хэмптоне в первой половине августа 1922 года он снова почувствовал себя очень плохо: при постоянной лихорадке его мучили боли, и кожа стала желтой. 23 августа он вернулся на поезде в Балтимор, прихватив с собой запас морфина и отчет о ежедневных дозах, которые он принимал летом во время болезни.

Похоже, никому не пришло в голову в то время или позже проверить концентрацию наркотика в растворе, который использовал Холстед. По прибытии в Балтимор он сказал своим помощникам, что он изготовлен в пропорции один кристалл морфина на сто шестьдесят капель воды, чему они поверили, не имея никаких оснований подвергать сомнению его слова, и даже отметили, что их мужественный профессор контролирует боль совсем небольшим количеством лекарства. Вспомнив обстоятельства смерти Томаса Макбрайда и книгу «Вся история больницы Джонса Хопкинса», не кажется нелепым предположить, что концентрация морфина в маленьком флаконе Холстеда была немного выше, чем думали врачи.

Двое его бывших младших хирургов Хойер и Монт Рид, к которым Холстед испытывал большое уважение, были вызваны из Цинциннати, где они с недавних пор возглавляли новое отделение хирургии. Утром 25 августа они обследовали желчный канал своего профессора и удалили единственный камень, перекрывавший его. Зашивая проток, они использовали технику, разработанную их пациентом. В послеоперационном периоде возникли осложнения: 3 сентября во второй половине дня началось кровотечение в желудочно-кишечном тракте. Несмотря на переливание крови, ситуация ухудшалась, и утром в четверг, 7 сентября 1922 года, Хойер и Рид потеряли своего боготворимого наставника из-за развившейся послеоперационной пневмонии.

После аутопсии кремированные останки самого выдающегося в мире хирурга доставили назад в Нью-Йорк, чтобы захоронить их на кладбище Гринвуд в Бруклине. Уильям Холстед нашел последнее пристанище на этом участке в два квадратных километра, раскинувшемся на пологих зеленых холмах на берегу Нью-Йоркской бухты, откуда открывается потрясающий вид на Нижний Манхэттен, где талантливый врач одержал свои первые победы в хирургии и пережил ужасные мучения. Недалеко от его могилы похоронены такие важные для истории Америки личности, как Гораций Грили, Генри Уорд Бичер, Питер Купер и Сэмюэл Ф. Б. Морзе. Они достойны находиться в одной компании с величайшим хирургом и ученым, когда-либо рожденным в США.