Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Роковое столкновение произошло в зале заседаний больницы Св. Георгия 16 октября 1793 года. Хантер принимал участие в жарких дебатах, вызванных его поддержкой, оказанной двум молодым шотландцам, которые хотели учиться хирургии. Когда после его выступления ему возразил один из его противников, он выбежал в ярости из зала, и его смертельно раненное сердце последний раз вскрикнуло от боли. Без признаков жизни он рухнул в руки врача, который случайно оказался у двери. Дух целителя покинул тело Джона Хантера.

Так умер самый блистательный из хирургов. Вполне логично, что его благодарные земляки по прошествии шестидесяти шести лет забрали его останки из почти забытого склепа в церкви Св. Мартина «в полях» возле Трафальгарской площади и захоронили их на почетном месте в Вестминстерском аббатстве. Также неудивительно, что один из самых ранних сторонников теории эволюции Дарвина – Чарльз Лайель – будет похоронен над его головой, а Бен Джонсон, известный поэт, – у его ног. Там в северном нефе аббатства можно увидеть медную пластину, которая напоминает живущим о том, чем они обязаны Джон Хантеру:

Королевский хирургический колледж Англии поместил эту табличку на могиле Хантера, чтобы выразить восхищение его гением талантливого интерпретатора Божественной мощи и мудрости, посвятившего себя изучению законов органической жизни, и выразить благодарное почтение за его служение человечеству в качестве основателя научной хирургии.

Ни одна из опубликованных биографий или речей, написанных в честь Хантера, не смогла вместить всю огромную массу информации, анекдотов, записей и историй, оставшихся в наследство от Джона Хантера. Даже самые значительные издания, как правило, описывают лишь определенные направления его деятельности, принося в жертву все остальные. Возможно, когда-нибудь в будущем появится жадный до знаний читатель или мыслитель с развитой интуицией, который сосредоточит свои таланты на том, чтобы создать полное жизнеописание великого хирурга. Потребуется особый дар рассказчика, чтобы соткать многоцветный, многофактурный литературный гобелен, отображающий всю панораму его личности. Такой автор должен быть хирургом, натуралистом, психоаналитиком, историком, философом, физиологом, эмбриологом, дантистом, социальным критиком и обладателем тонкой душевной организации.

Ни один другой хирург никогда не оказывал такого влияния на свою профессию, на науку, которой посвятил свою жизнь, и на образ мыслей своих последователей, благодаря которому они смогли внести значительный вклад в развитие хирургии. И все же, по правде говоря, он был гораздо больше натуралистом, чем хирургом. Один из его биографов Уильям Квист писал о нем: «Джон Хантер поклонялся Природе с глубочайшим смирением. Он не просто изучал естествознание, он был его первосвященником». Более того, он оставался маленьким мальчиком, не утратившим дар смотреть на жизнь изумленными глазами ребенка, желающего «все знать об облаках и травах, и почему листья осенью меняют цвет».

Завтра день выпускников в моей медицинской школе. Мне нравится думать, что поскольку после ее окончания я остался в Нью-Хейвене, в то время как мои сокурсники разъехались на стажировку по всей стране, то я служу университету незыблемым напоминанием о старых добрых днях – днях наивной юности, оставшихся далеко позади. На самом деле, это не я такой незыблемый, а скорее сам мой образ наводит на мысли о прежних выпускниках. В буйстве ярких воспоминаний, бурлящих подобно игристому вину, каждый выпускник и выпускница остаются вечно молодыми, как будто какой-то деликатный консервант сохранил их всех такими же, какими они были в дни счастливого окончания четырехлетнего профессионального обучения. Когда я приветствую старого однокурсника, я вижу перед собой того же парня, что видел в день окончания в 1955 году, и говорим мы в начале разговора о том же, о чем говорили тогда. Эти первые мгновения каждой новой встречи невозможно переоценить. Они возвращают юность и возрождают оптимизм и решимость, с которыми мы когда-то намеревались победить, почти в буквальном смысле слова, все болезни человечества.

Прежде чем мы, прежние однокурсники, перейдем к обсуждению сегодняшних проблем, нам нужно в полной мере насладиться шутливыми разговорами в стиле «А помнишь то время, когда?..» Даже если не произносить вслух все мысли, навеянные встречами в эти выходные дни, поток вполне характерных воспоминаний захватывает с появлением каждого вновь прибывшего знакомого лица. Наш выпуск был небольшим – всего семьдесят шесть парней и четыре девушки. Мы вместе провели эти насыщенные событиями четыре года, и много чего пережили за это время. Первые два года мы не расставались вообще, а в последние два нас разделяли лишь несколько коридоров. Мы все купили наши первые стетоскопы одновременно.

Теперь мы вспоминаем о том дне, как об одном из самых замечательных в нашей жизни. Церемония приобретения стетоскопов, которые студент из Оклахомы немедленно окрестил слуховыми аппаратами, ознаменовала второй из четырех ритуалов на долгом пути, который последовательно вел нас к моменту, когда мы стали полноправными наследниками Гиппократа. Первым был пугающий момент знакомства с трупом – самый главный момент инициации в священство медицины. Затем, к концу второго курса, нам даровалось право владеть священным значком стетоскопа, который мы приобретали в обмен на семь-восемь долларов в местном медицинском книжном магазине, называемом «Белым магазином» и возглавляемом опекающим студентов торговцем по фамилии Мейеровиц. Шесть месяцев спустя, с чуть меньшим трепетом, чем незабываемый страх при первом вскрытии трупа, мы получали разрешение на осмотр живого пациента. И, наконец, наступал четвертый этап: когда курсы были завершены, экзамены пройдены и баланс счета казначейства обнулялся, мы становились настоящими врачами, по крайней мере, нам выдавался соответствующий сертификат университетом, который готовил медиков на протяжении почти 150 лет и считался государственным лицензирующим органом, без сомнения, вполне компетентным.

Из всех четырех остановок на нашем пути все мы без исключения считали самым значительным событием покупку стетоскопа. Благодаря этому знаку отличия в нас немедленно начинали узнавать врачей. В те дни медсестрам предоставлялась возможность пользоваться этим инструментом для измерения кровяного давления, но никто другой не осмеливался прикоснуться к нему или носить его вокруг шеи, подобно украшению. Он был одновременно и медалью за достижения, и знаком отличия, и символом, обозначающим власть; все мы, в том числе женщины, ассоциировали его с фаллосом врача. Будучи студентами-медиками третьего курса, мы быстро научили наше стетоскопическое «я» вести себя в соответствии с окружающей атмосферой, наполненной одновременно беззаботностью и мудростью. Я не знаю более выразительного проявления современного эгалитаризма в отношении статуса всех профессий, связанных со здравоохранением, как их эвфемистически называют сегодня, чем тот факт, что стетоскоп теперь является исключительной собственностью врача не более, чем белый халат. Никогда у наследников давно умершего Мейеровица не было так много работы, как в наши дни.