Карла Вайганд - Камеристка

За спиной Марии-Антуанетты стоял прямой, как свеча, месье Сансон-младший, держа в правой руке концы веревки. Почему-то это выглядело смешно: тощая маленькая женщина и огромный парень, держащий ее на веревке.

На повороте на улицу Руайаль королева увидела место своей казни. На огромной площади Революции в толпе сновали торговцы, продавая фрукты и вино зевакам. Настроение было как на ярмарке. Кто, однако, хотел, тот мог углядеть несколько монархистов, которые в тихой и отчаянной грусти наблюдали позорное шествие. Недалеко от меня стояла ярко накрашенная и разряженная девица, проститутка, и с ней несколько кавалеров.

— Нет. Я просто не верю, — кричала уличная девка. — И это королева? Мне кажется, народ просто дурят. Наверное, эта стерва давно уже за границей проматывает свои миллионы. — Она возмущенно встряхнула кудрями, так что зазвенели ее длинные серьги.

— Мне тоже так кажется, — поддержал ее спутник, — эта тощая неряшливая баба там, в повозке, выглядит так, будто ее уже один раз хоронили.

Согласное ворчание и издевательский смех прервал резкий голос:

— Господа, подумайте хорошенько, что вы говорите. Неужели вы всерьез полагаете, будто Конвент способен на подобный обман?

В голосе слышалось коварство, и весь вид говорящего свидетельствовал о том, что с ним лучше не связываться. Девица и ее клиенты растерянно замолчали, а злобный смех вокруг мгновенно стих. Когда повозка наконец остановилась у подножия гильотины, все рванули вперед, к эшафоту.

Чтобы сгладить свою промашку, расфуфыренная служительница любви громко крикнула:

— Я считаю, наше правительство правильно поступило, не разрешив австриячке ехать в карете. Для этой ведьмы и жалкой повозки, запряженной клячами, хватит.

И ее спутники поспешили согласиться с ней.

Когда Мария-Антуанетта наконец взошла на эшафот, толпа ждала от нее короткой речи, но она быстро подошла к палачу и его помощникам, как бы желая поскорее покончить с неизбежным. В спешке она нечаянно наступила, на ногу месье Сансону. Мы услышали, как королева с сожалением сказала:

— Извините, пожалуйста, месье. Я не нарочно.

Помощники палача быстро наклонили приговоренную, и под глухой барабанный бой просвистело лезвие гильотины, которую отпустил месье Сансон-младший на затылок Марии-Антуанетты. Никто даже не услышал ее крика.

Солдат тотчас поднял вверх отрубленную голову жертвы, в ответ на что в толпе раздались радостные возгласы. Площадь буквально задрожала от восторженных криков толпы. Наконец они смогли насладиться своей местью.

И пока чернь ликовала, несколько могильщиков на кладбище Сен-Мадлен проклинали отвратительный холод. Они вырыли могилу, чтобы закопать останки еще одной обезглавленной, одной из тысяч, о которой свидетельством не будет ни крест, ни надгробный камень.

В тот же день 16 октября 1793 года в отдаленном месте разыгралась еще одна драма, но другого рода. Над фламандскими холмами занималось холодное неуютное утро. Было четыре часа, также моросил дождь. Усталые солдаты, которые проделали утомительный путь с левого на правый фланг французских позиций у Мобьожа, мечтали о небольшой передышке. Войска все еще продолжали подходить. Вновь прибывшие могли слышать крики петухов в курятниках на крестьянских подворьях.

Туман окутал мужчин абсолютной тишиной; с высот, на которых расположились враждебные австрийцы, не было не видно, не слышно ничего. Узкие дороги вели к маленькой возвышенности, к незначительной деревушке под названием Ватиньи. Но как раз это место должно было стать сценой великой славы для французов.

Границу австрийских линий образовал низкий гребень холмов с церковной колокольней на вершине. Он был занят лишь несколькими солдатами.

Зачем нужно выставлять больше часовых? До сих пор революционная армия ни чем особо не отличилась. Герцог Кобургский был уверен, что французам неоткуда ждать подкрепление.

Но месье Карно, командующему революционной армией, удалось внушить этим французским солдатам уверенность в победе, и он ночью привел семь тысяч измученных людей к вражеским рубежам.

Даже если бы Кобургский счел это возможным, откуда ему было знать, что эти семь тысяч парней после бессонной ночи будут способны напасть на него?

Густой туман и строжайшая тишина, которую было приказано соблюдать во время марша, позволили нанести этот внезапный удар. Так конец хребта холмов перед деревней Ватинье занимали только три тысячи солдат. То были пехотинцы под командованием генералов фон Штерна и фон Гогенлоэ, потом еще несколько драгун и несколько батальонов, состоящих в основном из хорватов.

Пока еще тишину ничто не нарушало, а из-за густого тумана ничего не было видно. Около одиннадцати часов утра — Мария-Антуанетта ехала в свой последний путь к гильотине — туман немного рассеялся. Но единственное, что могли различить австрийцы, — это огромные старые деревья.

Внезапно, когда туман прошел, перед их глазами возникла огромная равнина на юге, и в тот же миг они уже слышали первые сигналы рожка. Потом последовали резкие команды, и сразу за этим зазвучала Марсельеза. Наконец солдаты получили приказ, и с громким пением устремились на врага.

Итак, семь тысяч столкнулись с захваченными врасплох тремя тысячами солдат союзников. Сначала те еще держались, но скоро им пришлось отступить, чтобы перестроиться. Увидев все новые отряды французских солдат, появляющихся за их флангами, они прекратили безнадежное сражение.

Холм был захвачен; от домов, хлевов и сараев деревни Ваттинье остались лишь дымящиеся руины. Поля на склоне холма теперь оказались во власти революционной армии. Австрийские войска были повержены, и путь между ними и Мобьожем стал свободен.

Белое знамя старой монархии с вышитыми лилиями Бурбонов было растоптано. Этот жест стал символом новой Франции.

Революционная армия теперь владела главной дорогой и на следующий день смогла без помех соединиться со своими товарищами в Мобьоже. Все это можно было прочитать в газетах — некоторые экземпляры я сохранила на память — только во много крат подробнее и цветистее со многими патриотическими фразами.

В это же время далеко в Германии Георг фон Гессен на террасе своего замка говорил своему гофмейстеру, который позже подтвердил это моей теперешней молодой госпоже:

— Подумать только, у меня сейчас среди бела дня было видение! «Белая дама», привидение без лица, которое с давних времен предвещает неприятности дому Габсбургов. Верите ли, у меня волосы дыбом встали.

С тех пор прошло много лет. Внешне все успокоилось. Раны хотя и затянулись, но шрамы все еще болят. Революция между тем поглотила своих собственных детей.