Андрей Домановский - Загадки истории. Крымское ханство [litres]

Сложившаяся ситуация перманентной окраинной полупартизанской войны породила феномен Дикого поля, когда между Крымским полуостровом и кочевьями северопричерноморских орд лежали обширные безлюдные степные пространства, еще недоступные для земледельческой колонизации с севера, однако уже и ненужные для кочевых сообществ юга. Не так давно, во времена контролировавшей колоссальные степные пространства Золотой Орды, в степи пролегали оживленные караванные тракты, на которых то тут то там на дальнем горизонте проглядывали очертания городков-муравейников, небольших (особенно по современным меркам) и не особо многочисленных, но наполненных копошившимся в своих бытовых заботах населением. Все изменилось с крахом Золотой Орды, после которого караванные пути уже не пролегали в рамках единого политического целого и опасности, связанные с перемещением людей и товаров, многократно возросли.

Распад единого государства привел к гибели единой степной мир-экономики. Если использовать это знаменитое понятие, введенное Фернаном Броделем, то можно считать, что произошла кластеризация этого глобального экономического пространства и становление сепаратных «мирков» меньшего размера, которые вынуждены были наладить собственную целокупную систему экономического самообеспечения. Кластер Крымского ханства оказался при этом втянут в качестве северной периферии в мир-экономику османского Черного моря и, шире, Османской империи и Восточного Средиземноморья в целом. Это включение в турецкую экономическую систему привело, наряду с сохранением традиционного кочевничьего хозяйственного уклада, к тем особенностям скотоводческо-добычнической экономики Крымского ханства, которую мы рассмотрели в одной из предыдущих глав. В геополитическом же плане крымский кластер османской политико-экономической мир-системы породил на степном пространстве Северного Причерноморья феномен Дикого поля.

С распадом Золотой Орды и возникновением Крымского ханства караванные пути и придорожные городки обезлюдели, а крымские татары, обеспечивая потребность Османской империи в рабах, необходимых прежде всего для состоявшего из галер крупного гребного флота и развлечений в гаремах, довершили и без того неизбежное исчезновение оседлого населения в степи. Нападая в походах за рабами на подданных Великого княжества Московского и Великого княжества Литовского (со временем Московского царства и Речи Посполитой), они провоцировали ответные акции возмездия. Все это не оставляло никаких шансов оседлому населению степи, на чьей бы стороне оно ни находилось и какую религию бы ни исповедовало. Ремесленники, торговцы, земледельцы и полуоседлые скотоводы степных населенных пунктов имели в сложившейся ситуации, по сути, только один выход – оседать по одну из сторон опасного степного пространства: либо в турецких и татарских городах Крымского полуострова, либо в землях Речи Посполитой.

Обширное пространство между двумя полюсами оседлости – Крымским полуостровом на юге и границей лесостепи на севере – в конце XV – начале XVI в., в короткий исторический промежуток в период дестабилизации Большой Орды и сразу после ее распада, потеряло практически все свое оседлое население и фактически полностью обезлюдело. В это время переходившие к оседлой жизни в этом регионе татары вынуждены были переселяться либо в Крым, города и деревни предгорий и южного берега полуострова, либо в Великое княжество Литовское, Польское королевство, Молдовское господарство или Московское царство. На новом месте жительства они продолжали заниматься земледелием, ремеслом, торговлей. Именно так возникла этническая группа так называемых липков – татар, переселившихся в Литву, Польшу, Московию, Молдову и осевших на землю, приняв подданство соответствующих государей. Источники предоставляют нам такое «изъяснение названия липка»: «Деревенские жители из татарских племен, издавна недовольные ханом и его мурзами, покидали свои места жительства и, забрав, вместе с большею частию имущества и скота, свои семьи и чад, вдруг садились на коня, ночью переходили в русские пределы и принимали подданство москова. Последний водворял этого рода беглецов на жительство в пустых разоренных землях своих; позволял им строить дома, мечети и соборы, с тем чтобы они платили по одному золотому в год (подати), и коли будут продавать что – масло ли топленое, скот ли, овощи ли, другое ли что, – продавали бы русским на ходячую в деревнях монету. В ту же деревню поселил он нескольких русских и построил там церковь, чтобы ребятишки татар-мусульман смешивались (с детьми русских); глаз бы их привыкал к русским обычаям, и они бы оставляли свои нравы. Этой хитростью в короткое время он изменил дух их, так что от мусульманства осталась у них одна только претензия на таковое: от родителей они наследовали мусульманство, а от сверстников и соседей своих еще в детстве перенимали русские обычаи; в русской среде они были как русские, в мусульманской – как мусульмане. Вот таких-то и называют – липка».

Оседали липки в уже существовавших населенных пунктах и основывали новые. Немало топонимов и гидронимов на территории современных Украины, Беларуси и России, происхождение которых традиционно связывают в народной этимологии с липами, липовыми рощами и липовыми аллеями, на самом деле обязаны своими названиями татарам-липкам. Вполне возможно, что река Липчик и возникшее на ней в середине XVII в. село Липцы современного Харьковского района Харьковской области также обязаны своими названиями этим так называемым «лубка татарлар» – литовским татарам-липкам.

После того как оседлые татары покинули свои населенные пункты в пределах северопричерноморских степей, здесь и возник новый историко-географический регион – Дикое поле. Именно он стал во второй половине XVI–XVII в. одним из ключевых факторов геополитической истории Центрально-Восточной Европы. Сокращаясь территориально вследствие наступления оседлой цивилизации с севера и постепенно утрачивая свое былое значение, регион Дикого поля просуществовал вплоть до конца XVIII в. Именно Дикое поле стало тем плавильным котлом, из бурного варева которого родился украинский народ, украинская ментальность и, в итоге, украинская государственность. По своему значению в истории Украины Дикое поле сравнимо с Диким Западом для Соединенных Штатов Америки, выковавшему особый тип человека фронтира – независимого, свободолюбивого, рассчитывающего лишь на собственные силы, способного к личной инициативе и самоорганизации.

Украинское пограничье степи и лесостепи было в XVI–XVII вв. самой настоящей зоной рискованного земледелия, но не из-за климатических условий, а вследствие непрестанных грабительских набегов крымцев. Традиционным стал образ хлебороба, выходившего на поле для пахоты, сева или сбора урожая с ружьем за спиной и саблей у пояса, чтобы быть всегда готовым отразить неожиданное нападение. Следующим шагом приграничного земледельца стал выход из полумглы закулисья на ярко освещенную сцену самого Дикого поля. Поначалу это были сравнительно немногочисленные и потому не особо заметные на бескрайних степных просторах ватаги промысловиков-уходников, занимавшихся охотой, рыбной ловлей, бортничеством, знавших как свои пять пальцев все броды и перелазы мелких речушек, островки и плавни Днепра, яруги, байраки и балки степи. Это были пионеры и следопыты, первопроходцы нового неосвоенного Дикого Юга, на котором начиналась настоящая история Украины и происходило становление украинского народа, подобно тому, как на Диком Западе рождалась Америка. И если одним из важнейших символом своей страны стал для американцев герой вестернов ковбой, то не менее, если не более значимым символом для украинцев является запорожский казак.