Сергей Нечаев - Наполеон. Заговоры и покушения

Очень суровый для Наполеона вывод. Его, конечно, нельзя считать полностью объективным, но и совсем проигнорировать его также невозможно.

В книге Вальтера Скотта «Жизнь Наполеона Бонапарта» можно найти следующее мнение:

«Мале держался перед смертью с наивеличайшей твердостью. Солнце всходило над Домом инвалидов, и работники золотили великолепный купол его, по именному повелению Наполеона, в подражание, как сказывали, виденных им в Москве. Пленник сделал несколько замечаний о том, как это украсит столицу. Идя к месту казни, он сказал таинственно, но угрюмо: "Вы поймали хвост, но вам не захватить головы!" Из этих слов заключили, что подобно тому как умысел адской машины, первоначально составленный якобинцами, был приведен в исполнение роялистами, так и этот заговор принадлежал роялистам, хотя был исполнен руками республиканцев. Истина эта, которая должна быть известна нескольким живым еще людям, до сих пор никем не обнаружена».

Заявление Фуше относительно заговорщической роли Талейрана невозможно оценить, не зная предыстории отношений этих двух неординарных личностей: с одной стороны, они были очень разными и непримиримо враждовали друг с другом, с другой – их противодействие безграничной власти Наполеона объединяло их и делало во многом похожими.

Стефан Цвейг дает очень точную картину сопоставления этих двух выдающихся и противоречивых политических деятелей:

«Эти два самых способных министра Наполеона – психологически самые интересные люди его эпохи – не любят друг друга, вероятно, оттого, что они во многом слишком похожи друг на друга. Это трезвые, реалистические умы, циничные, ни с чем не считающиеся ученики Макиавелли. Оба выходцы из церкви, оба прошли сквозь пламя революции, оба одинаково бессовестно хладнокровны в денежных вопросах и в вопросах чести, оба служили, одинаково неверно и с одинаковой неразборчивостью в средствах, республике, Директории, Консульству, империи и королю. Беспрестанно встречаются на одной и той же сцене всемирной истории эти два актера в характерных ролях перебежчиков, одетые то революционерами, то сенаторами, то министрами, то слугами короля, и именно потому, что это люди одной и той же духовной породы, исполняющие одинаковые дипломатические роли, они ненавидят друг друга с холодностью знатоков и затаенной злобой соперников. Они принадлежат к одному и тому же типу безнравственных людей, но если их сходство проистекает из их характеров, то их различие обусловливается их происхождением».

Действительно, Талейран был из очень знатной аристократической семьи, а Фуше – из семьи потомственных моряков и купцов. Талейран пришел к революции сверху, как господин, вышедший из своей кареты, Фуше – снизу. Талейран, обладая тонкими манерами, добивался своего со снисходительностью барина, Фуше – с ревностным старанием хитрого и честолюбивого чиновника. Оба они любили деньги, но Талейран делал это их как аристократ (он любил сорить деньгами за игорным столом и в обществе красивых женщин. – Авт.), а Фуше – как купец, превращая их в капитал, получая барыши и бережливо накапливая.

Стефан Цвейг пишет:

«Для Талейрана власть только средство к наслаждению; она представляет ему лучшую и пристойнейшую возможность пользоваться земными наслаждениями, роскошью, женщинами, искусством, тонким столом, между тем как Фуше, уже владея миллионами, остается спартанцем и скрягой. Оба не в состоянии окончательно избавиться от следов своего социального происхождения: никогда, даже в дни самого разнузданного террора, Талейран, герцог Перигорский, не может стать истинным сыном народа и республиканцем; никогда Жозеф Фуше, новоиспеченный герцог Отрантский, несмотря на сверкающий золотом мундир, не может стать настоящим аристократом. Более ослепительным, более очаровательным, может быть, и более значительным из них является Талейран. Воспитанный на изысканной древней культуре, гибкий ум, пропитанный духом восемнадцатого века, он любит дипломатическую игру как одну из многих увлекательных игр бытия, но ненавидит работу. Ему лень собственноручно писать письма: как истый сластолюбец и утонченный сибарит, он поручает всю черновую работу другому, чтобы потом небрежно собрать все плоды своей узкой, в перстнях рукой. Ему достаточно его интуиции, которая молниеносно проникает в сущность самой запутанной ситуации. Прирожденный и вышколенный психолог, он, по словам Наполеона, легко проникает в мысли другого и проясняет каждому человеку то, к чему тот внутренне стремится. Смелые отклонения, быстрое понимание, ловкие повороты в моменты опасности – вот его призвание; презрительно отворачивается он от деталей, от кропотливой, пахнущей потом работы. Из этого пристрастия к минимуму, к самой концентрированной форме игры ума вытекает его способность к сочинению ослепительных каламбуров и афоризмов. Он никогда не пишет длинных донесений, одним-единственным, остро отточенным словом характеризует он ситуацию или человека.

У Фуше, наоборот, совершенно отсутствует эта способность быстро все постигать; как пчела, прилежно, ревностно собирает он в бесчисленные мелкие ячейки сотни тысяч наблюдений, затем складывает, комбинирует их и приходит к надежным, неопровержимым выводам. Его метод – это анализ, метод Талейрана – ясновидение; его сила – трудолюбие, сила Талейрана – быстрота ума. Ни одному художнику не придумать более разительных противоположностей, чем это сделала история, поставив эти две фигуры – ленивого и гениального импровизатора Талейрана и тысячеглазого, бдительного калькулятора Фуше – рядом с Наполеоном».

Не бывает ненависти более сильной, чем между различными видами одной и той же породы. Взаимное отвращение Талейрана и Фуше проистекало из понимания ими друг друга на уровне инстинктов. С самого начала большому барину Талейрану был противен этот прилежный работяга, кропатель доносов и собиратель сплетен Фуше. Фуше же раздражали легкомыслие, мотовство и презрительно-аристократическая небрежность Талейрана. Они, где только было возможно, создавали друг другу проблемы, а если представлялась возможность навредить, каждый хватался за малейший к тому повод.

Эта их взаимная зависть – ненависть была очень удобна для Наполеона: ведь они лучше, чем сотни шпионов, следили друг за другом и доносили друг на друга. Это была очень странная пара, и Наполеон, будучи превосходным психологом, умело использовал соперничество своих лучших министров. Но при этом, сам того не желая, Наполеон и удивительно сплачивал эту пару. Почему? На этот вопрос очень точно отвечает Стефан Цвейг: