Анджей Иконников-Галицкий - Литерный А. Спектакль в императорском поезде

Мы не знаем точно, когда был установлен непосредственный контакт между Алексеевым и Крымовым. Вероятнее всего, это произошло вечером 28-го или в ночь на 29 августа. Бездействие командующего Отдельной петроградской армией 29 августа, по всей вероятности, объясняется тем, что между ним и Алексеевым происходили секретные переговоры. В открытую Алексеев передаёт Крымову сообщение о том, что в Петрограде всё спокойно, никаких выступлений против правительства не наблюдается. (Помните? Как с генералом Ивановым в феврале.) Это сигнал «стоп»: если нет угрозы мятежа, то отпадает главный мотив движения войск к столице. Ранним утром 30 августа в штаб Отдельной армии приезжает полковник Сергей Николаевич Самарин, старинный приятель и протеже Крымова, его глаза и уши в окружении Керенского. Он привозит весточку от министра-председателя и от генерала Алексеева. От первого приказ в форме мольбы — явиться срочно на беседу в Зимний. От второго — дружеский совет: «остановить войска и самому немедленно прибыть в Петроград». Разумеется, нечто было передано на словах. Самарин — лицо доверенное.

Именно это «нечто» и заключало в себе мотив крымовского решения. Он бросает войска, едет кривыми автомобильными дорогами в Питер, прямо на Дворцовую площадь, быстро взбегает по лестнице, решительными шагами входит в кабинет Керенского… Дверь за ним закрывается. Что происходит за дверью — никому не известно. Только порой слышны громкие раздражённые баритоны: более визгливый — министра-председателя, более глухой — генерала. Далее…

Минуточку.

Так что же было передано Крымову на словах через полковника Самарина?

Ответ может быть один: предложение принять Верховное главнокомандование с особыми полномочиями. Или ясный намёк на такое назначение.

Только этим калачом удалось бы заманить опытного генерала в петербургские тенёта; только в погоне за высшей военной должностью мог Крымов оставить армию, преступив приказ Корнилова.

Мы опять же не знаем, исходило ли это предложение от Керенского и Алексеева или от одного только Алексеева. Во всяком случае, не от одного Керенского: без подтверждения из уст старого генерала Крымов не поверил бы министру-адвокату. Вероятнее выглядит первый вариант. Простая ловушка, и даже бесхитростная, но успешно применяемая даже и против отъявленных хитрецов, одержимых непомерным честолюбием.

Конечно, никто не собирался назначать Крымова главковерхом.

Главковерх в тех условиях — синоним словосочетания «военный диктатор». Главковерх и премьер-министр соединятся в одном лице, и явится диктатор.

«Военным диктатором могу быть я и только я!» — думал Керенский.

«Военным диктатором стану-таки наконец я», — думал Алексеев.

Теперь мы можем живо представить себе то, что произошло за дубовыми дверьми кабинета Александра Фёдоровича (бывшего кабинета императрицы Александры Фёдоровны).

Керенский. Нахмуренные брови, наполеоновская поза, потом обвинительная речь, переходящая в истерику.

Гнев, ярость и отчаяние Крымова не поддаются описанию.

Взаимные угрозы, обвинения и проклятия.

Далее…

А далее — непонятно.

Очевидно только то, что выстрел прогремел.

Кто стрелял? Когда? Из какого оружия? На эти вопросы нет ответов. Их нет потому, что расследование обстоятельств смерти генерал-лейтенанта Крымова проведено не было.

Это удивительно, но это факт. Командующий армией погибает, и все удовлетворяются краткой формулой: «Застрелился».

Нет даже определённых сведений о том, где это произошло. Всё какие-то недомолвки. Вроде, говорят, вышел из кабинета Керенского (около трёх часов пополудни), поехал к себе на квартиру (Лиговская, 44)… Другие утверждают, что почему-то на квартиру ротмистра Журавского (Захарьевская, 19 [4] Такой адрес уверенно, но без ссылок источники информации, называет Г. 3. Иоффе (Корниловская эпопея, или выстрел на Захарьевской, 19 // Наука и жизнь, 2011, № 9. С. 68–78). Между тем, этот дом принадлежал Придворно-конюшенному ведомству, и сомнительно, чтобы некий ротмистр Журавский, офицер кавалерии, мог жить там. В справочнике «Весь Петербург» на 1917 год ни для кого, носящего фамилию Журавский, этот адрес не приводится. Впрочем, профессор Генрих Иоффе (как и я, грешный) — большой фантазёр. ), и там… выстрелом в сердце…

Но кто говорит? Неизвестно. Где свидетели? Их нет. Толкуют и о какой-то предсмертной записке. Но её никто не видел. Достоверно известно, что был доставлен с огнестрельным ранением в Николаевский военный госпиталь в ночь с 30 на 31 августа (куда делось время с трёх часов дня?) и там скончался. Похоронен тайно, ночью, в присутствии вдовы, священника и трёх-четырёх близких лиц.

Домысливайте эту историю как хотите.

…И дурацкая развязка

Обманутыми оказались все.

Корнилов и Крымов — понятно.

Алексеев уехал в Могилёв арестовывать Корнилова и оставил Керенского без присмотра. Этот последний быстро добился у разваливающегося правительства назначения самого себя на должность главковерха, а Алексееву послал лестное предложение стать вновь, как при царе, начальником штаба. Обиженный, разгневанный Алексеев подал в отставку — его стратегический ум уже работал над новым планом штурма власти; каким — увидим позже. Керенский же превратился в диктатора без власти, потому что служить ему не хотел никто.

Далее следует лавина новых назначений, в частности, назначение Полковникова главнокомандующим Петроградским округом; метания Керенского между Советами, юнкерами, казаками и прочее, уже описанное.

События, за этим последовавшие, мы изложим пунктирно, под звук осеннего дождя, и назовём

Октябрьская сюита

Начало октября. Над Петроградом повисла странная тишина — перед новым прорывом революционного ветра. Магазины светятся по вечерам, но полупусты. В ресторанах играет музыка, но не весело. Трамваи звякают, но с каждым днём всё тревожнее. Синематограф полон… Предпарламент гудит… Советы… Правительство…

Обыватель по-страусиному прячет голову в песок, надеясь, что всё само собой как-нибудь образуется.

Тихо и неуклонно людские заряды стягиваются к полюсам политического магнита. Авторитет и власть Временного правительства падают до нуля. Ореол, недавно сиявший вокруг стриженой головы Керенского, меркнет. Офицеры не могут простить ему предательской роли в истории с Корниловым. Слева — обвиняют в соглашательстве с буржуазией. Правые и умеренные всё с большими надеждами, хотя и украдкой, бросают взоры в сторону Дона, где выборный атаман Войска донского Алексей Максимович Каледин правит почти самодержавно, поплёвывая на указы Керенского (это так кажется из Петрограда). А некоторые заглядываются и в направлении Быхова, где содержится под стражей Корнилов с целым сонмом прославленных генералов.