Александр Усовский - Иосиф Первый, император всесоюзный

То есть «бывших» и французы, и мы резали нещадно — но и во Франции, и в России большинство «бывших», поняв, что дело пахнет керосином, по-быстрому свинтило из страны. Французы избиение «бывших» закончили, в общих чертах, где-то к сентябрю 1792 года — последним рецидивом борьбы с двумя высшими сословиями были убийства дворян и священников, содержащихся в парижских тюрьмах — в ответ на угрозу герцога Брауншвейгского «стереть Париж с лица земли».

В России ожесточенная борьба с бывшими «правящими классами» продолжалась довольно долго, на протяжении почти всей Гражданской войны. У нас считалось (из пропагандистских соображений, главным образом), что с победившим пролетариатом воют всякие «поручики Голицыны» и «князья Оболенские» и что главной их целью является восстановление самодержавия (помните: «Белая Армия, черный барон снова готовит нам царский трон»). На самом деле с ультралевыми, захватившими власть в Петрограде, сражались разной степени лояльности сторонники Учредительного собрания. Им и помощь со стороны Антанты оказывалась, кстати, исходя именно из данной идеологии — «белые» в глазах западного общества были защитниками свободы и демократии, в отличие от узурпаторов-большевиков. Так что и Деникина, и Врангеля, и Колчака мы смело может считать «нашими» жирондистами.

Во Франции якобинцы одержали победу над жирондистами путем народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 года, когда жирондисты были изгнаны из Конвента. Французам удалось избежать Гражданской войны в полном ее объеме (правда, крестьянская война в Вандее и Бретани по размаху боевых действий была, в общем-то, сравнима с операциями Гражданской войны в России, но это была война именно с роялистами — так что прямой аналогии с нашим всероссийским смертоубийством не просматривается). И только затем, после того, как власть якобинцев во Франции более-менее укрепилась — и начался террор.

Как государственная политика террор начался 5 сентября 1793 года, когда делегация якобинцев в Конвенте (после убийства Марата Шарлоттой Корде) под влиянием плебейских масс Парижа требует «поставить террор в порядок дня». Что характерно — в это время на фронтах одержаны серьезные победы, интервенты отброшены от французских границ, революционные армии вторглись в пределы стран-агрессоров. То есть внешняя опасность как будто нивелирована — и именно в это время начинается резня.

Причем — резня В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СВОИХ!

Кто жаждет поспорить — извольте: основные политические вехи террора. Сентябрь — ноябрь 1793 года — осуждение и казнь основных руководителей жирондистов. Заметим — жирондисты для текущей французской власти «свои», большинство жирондистов в 1792 году голосовало за казнь короля (хотя некоторые голосовали с небольшими оговорками). Правда, в это же время (в октябре 1793 года) происходит казнь Марии-Антуанетты, но это так, случайный штрих — ее следовало бы казнить вместе с супругом, и ментально эта казнь лежит в той же плоскости, что и убийства дворян в парижских тюрьмах — то есть относится к предшествующей эпохе.

Дальше — еще веселее. В марте 1794 года происходит осуждение и казнь эбертистов, левого крыла якобинцев, то есть наиболее радикальных «революционеров». Мало того — эти казни сопровождаются нападками на мертвого (!) уже Марата.

Апрель 1794 года — казнь Дантона и группы его сторонников, «правых революционеров», если пользоваться риторикой более позднего времени. Дантон — один из трех главных вождей революции, самый пламенный ее трибун, наиболее яркая личность из тех, кто «делал» революцию — и вот его казнят, да еще вдобавок вместе со всеми единомышленниками. В это же время происходит нанесение удара по Коммуне Парижа — казнь прокурора Коммуны Шометта.

И, наконец, июнь — июль 1794 года, «Прериальские декреты», тотальный террор. Что характерно — Террор больше не был нужен Конвенту. После крупных побед над внешним врагом в 1794 году отпал такой (и без того довольно хлипкий) аргумент в пользу террора, как борьба с заговорами. Буржуазная Французская Республика была сильна и политически едина, тем более — после разгрома Коммуны не было никакой опасности «слева», со стороны санкюлотов.

Однако вожди якобинцев, Робеспьер и Сент-Жюст, требуют от Конвента (и фактически заставляют его принять) удивительные законы, дающие центральной власти совершенно неограниченную власть над жизнью и смертью граждан. Смертной казни подлежали «враги народа», и понятие это толковалось чрезвычайно широко. В частности: «Враги народа — это те, кто стремится уничтожить общественную свободу, будь то силой или хитростью… те, кто будет стараться ввести общественное мнение в заблуждение, препятствовать просвещению народа, портить нравы, развращать общественное мнение». Столь неопределенные формулировки не оставляли в безопасности ни одного человека.

Однако этим шедевр законодательства не исчерпывался. Истинные открытия лежали в области судебных процедур: «Оклеветанным патриотам закон предоставляет в качестве защитников присяжных патриотов; заговорщикам он их не предоставляет». У нас тоже, что уж греха таить, адвокаты обвиняемым предоставлялись не всем и не всегда (осужденные Особым Совещанием, Тройками, военными трибуналами защитников не имели по статусу этих «органов правосудия»). Но повальноелишение права на защиту — это было только во Франции!

Итак, вопрос о виновности решался до суда. В результате применения этого закона с 22 прериаля (10 июня) по 9 термидора (27 июля) 1794 года только в Париже погиб 1351 человек, лишь в два раза меньше, чем за весь предшествующий год.

И теперь — ключевой момент французского «красного» террора. Его творец, Робеспьер, постоянно эксплуатирует универсальную сюжетную схему, применимую к любой политической ситуации революционной эпохи: есть «враги, покушающиеся на «свободу» и «завоевания революции» — посему «истинные патриоты» должны собраться в мощный кулак и уничтожить этих «врагов». В качестве же «врагов» по очереди выступают все основные деятели революции: Мирабо, Барнав, Лафайет, жирондисты, эбертисты, Дантон, Демулен, руководство Коммуны — но отнюдь не скрытые монархисты, остатки дворянства или оставшиеся в своих приходах священники — кои, если следовать логике революции, и есть ее «истинные враги»!

Немного позднее, в марте 1794 года, Сент-Жюст, обычно выступавший с обвинениями, основанными на идеях Робеспьера, для того чтобы одновременно ударить и по умеренным дантонистам, и по ультрареволюционным эбертистам, предлагает еще более изящную схему: существует только один заговор — заговор иностранцев, которые, желая погубить революцию, либо подкупают «снисходительных» (удар по Дантону), либо побуждают совершать жестокости, чтобы обвинить в них народ и революцию (удар по Эберу).