Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

Однажды во время летних каникул я отправился за город, чтобы несколько дней побродить среди холмов, обрамлявших южную оконечность равнины, и постараться добыть кое-какие растения для моих снадобий. С собой я взял две котомки. В одной лежала еда, приготовленная моей заботливой матушкой, другая была пустой, она предназначалась для моей добычи. Помимо растений я рассчитывал отыскать среди скал сурьму. Я знал, что если правильно обработать сей редкий металл, то из него можно получить эссенцию, которую алхимики именовали «золотым семенем». Данную эссенцию, в свою очередь, можно преобразовать в Красный камень, являвшийся лекарством от всех болезней, который иногда называли Эликсиром. Если хочешь когда-нибудь добыть философский камень, надо поднатореть в трансмутации элементов.

В прекрасном расположении духа я ходил по зеленым полям, наслаждаясь солнцем и свежим воздухом. По ночам я спал под открытым небом. На третий день я уже был недалеко от цели своего путешествия. Я беззаботно шел через фруктовую рощу, жуя абрикос, как вдруг услышал чьи-то голоса. Сперва я решил, что это крестьянин, недовольный тем, что я сорвал абрикос без спроса. В отчаянии я завертел головой, ища, где бы мне спрятаться.

Голоса становились все ближе. Теперь я мог различить язык. То не был романский — сильно упрощенная латынь, на которой общались крестьяне. Нет, это был чистый арабский язык, причем не простонародный говор, который, как правило, можно услышать на базаре, а редкая в своей изысканности его форма. На таком языке говорили при дворе эмира. Теперь у меня исчезли последние сомнения — надо прятаться. Страх придал мне силы, и я, проворно взобравшись на смоковницу, укрылся в ее густой листве.

Сквозь листья я увидел, как к дереву приближаются три человека. Первой показалась девушка на коне, закутанная с ног до головы в шелка. Сидя в седле по-мужски, она скакала на иноходце, шедшем легким галопом. Выехав на лужайку, девушка чуть потянула на себя поводья, обогнула ее кругом, после чего остановила коня и принялась дожидаться спутников, которые несколько отстали от нее. Ими оказались двое молодых людей примерно моего возраста, одетые в простые хлопковые джеллабы [20] Джеллаба — традиционная берберская одежда, представляющая собой длинный, с остроконечным капюшоном свободный халат с пышными рукавами. , подолы которых они заткнули за пояса, чтобы длинные халаты не стесняли движений. Увидев их грубые кожаные сандалии и соломенные шляпы, я сперва принял молодых людей за слуг или конюхов, но потом, когда они подошли ближе, обратил внимание на тонкое шелковое шитье, украшавшее рукава и воротники их нарядов. Заметил я и усыпанные драгоценными камнями серьги, золотые цепи на их шеях и браслеты на запястьях. На поляне, несомненно, стояли отпрыски знатных фамилий. Я сжался в комочек, силясь сделаться еще меньше. Я был озадачен и напуган. Что незнакомцы тут делают? И зачем они притащили с собой длинную толстую веревку, волочившуюся за ними следом?

В первую очередь мое внимание привлек паренек, что был повыше ростом. Золотистые волосы каскадом ниспадали на его широкие плечи. Кожа его была белее сливок, а лоб и щеки от напряжения покраснели. Его лицо я не смог бы назвать красивым в общепринятом понимании этого слова, и все же оно приковывало к себе взгляд. У юноши были резко очерченные скулы, а нос — кривой, будто его когда-то сломали, но при этом парень весь лучился невероятной энергией и силой. Взгляд его тоже показался мне особенным. Был он строгим и при этом веселым, а светло-голубые глаза напомнили ртуть, которую я использовал в своих экспериментах. Таких, как он, я в Андалусии еще не видел, ибо цвет кожи даже у местных христиан был оливковый, совсем как у нас — иудеев. При этом светловолосый юноша бегло говорил на чистом арабском языке. Голос его звучал раскатисто и громко, а в смехе слышался отзвук колокольного звона. Он читал стихи:

Его спутник запрокинул голову и расхохотался. Соломенная шляпа упала с его головы, и я увидел его лицо, залитое солнечным светом, белоснежную улыбку и тоненькие усики над гранатовыми губами. Кожа у второго юноши была гладкой, словно отполированная слоновая кость, черты лица — само совершенство, а весело прищуренные глаза показались мне озерами, наполненными тягучей смолой, столь же насыщенного черного цвета, сколь и вьющиеся волосы, перехваченные золотым обручем. Увидев его, я замер от восхищения. Мне почудилось, что на лужайке стоит ангел, ибо никогда прежде я не встречал никого, кто смог бы соперничать с этим юношей такой ослепительной красотой.

— Ты слышишь, Айша! — вскричал юноша, и голос его показался мне райской музыкой. — Ну! Утер он тебе все-таки нос!

— Мне? Утер нос? Это никому не под силу! И уж тем более тебе, Паладон, дубина ты стоеросовая! Будете надо мной насмехаться, поскачу обратно к шатру — и все, поминай как звали! — отозвалась наездница, восседавшая на иноходце, и по ее голосу я понял, что это скорее не девушка, а девочка лет одиннадцати-двенадцати.

— О, горе мне! — вскричал светловолосый. Застонав, он схватился за грудь и повалился на траву, а мгновение спустя сел и весело рассмеялся.

— Я вас ненавижу! — вскричала девчушка. — Обоих! Слышите? И вообще с вами не интересно! Сплошная скука! Все, я от вас уезжаю! — Она надулась, но при этом не двинулась с места.

— Сестренка, мы занимаемся важным делом, — промолвил темноволосый юноша. — У нас важный научный эксперимент. Пошли, Паладон, — он протянул руку сидевшему на земле пареньку. — Давай, вставай. Мы почти на месте. Миль десять всего осталось.

— Лично мне просто хочется поваляться на солнышке, — отозвался названный Паладоном. Он снова улегся на спину и, сорвав стебелек, принялся его грызть. — Мы уже три дня таскаемся с этой веревкой от колышка к колышку.

— Солнца мало. Фруктовая роща как-никак. Для чистоты эксперимента надо выйти в поле. Давай, идем скорее, а то ибн Саид рассердится. А если это случится, нам влетит от моего отца.

— Нам нужно плато. Если уж ты говоришь о чистоте эксперимента, то его надо ставить в пустыне, а не посреди вонючих крестьянских полей. Нам требуется ровная поверхность. Пустыня от горизонта до горизонта. Именно туда отправлялись ученые. В Богом забытую глушь где-то в Месопотамии.

— Но мы не в Месопотамии, и плато взяться неоткуда. Ближайшее — неподалеку от Толедо, а с Толедо мы воюем… Ну или скоро начнем воевать. Не будь таким педантом. Ибн Саид попросил проверить одну-единственную величину, и размеров нашей равнины вполне для этого хватит.

— Какой в этом смысл, Азиз? — простонал Паладон. — Мы пытаемся доказать то, что аббасидские философы сто лет назад уже доказали у себя в Багдаде. Более того, они воспроизводили то, что греки открыли за тысячелетие до них. Мы уже знаем ответ из работ Птолемея. И этот ответ — шестьдесят шесть миль и еще две трети. Не больше и не меньше.