Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

Если Иаков в настоящий момент сидит одесную Господа Бога, он должен быть очень доволен. Элдрик тоже не остался без награды. Его посвятили в сан епископа, а вскоре после этого сделали кардиналом в Ватикане. Через некоторое время Папа назначил его своим легатом в Испании, наделив при этом неограниченными полномочиями.

Впрочем, власти нашего эмирата были в первую очередь озабоченны другим вопросом: как отреагирует на случившееся Альфонсо, армии которого находились совсем рядом — в Толедо. Когда- то мы были мирной страной торговцев и купцов. Этому времени пришел конец. Ремесленникам и даже ювелирам приказали переделать мастерские в кузни, чтобы ковать доспехи и оружие. Всем юношам старше пятнадцати лет и мужчинам моложе сорока велели явиться в лагеря для военной подготовки и казармы, которые Азиз в спешном порядке возводил на равнине. Те, что помоложе, учились воинскому искусству в школах. Теперь в медресе и даже в синагогах слышалось рявканье приказов. Эхом им звучали робкие ответы мальчиков, которые еще совсем недавно готовились стать факихами и раввинами. Теперь же они учились управляться с копьями. Христианский квартал оцепили. Там были введены законы военного времени. Каждый день мы узнавали о разоблачении новых заговоров. Застенки под дворцом были под завязку набиты подозреваемыми в измене. Множество христианских семьей, причем даже те, чьи предки на протяжении многих поколений жили в Мишкате, тайком, оставив все нажитое, под покровом ночи бежали из города. В надежде на лучшее они отправлялись в Толедо. То немногое, что им удавалось унести с собой, отбирали стерегущие границу войска.

Меня освободили от воинской повинности, поскольку я был дворцовым лекарем. Освобождение получил и Паладон эмиру по-прежнему требовалась прекрасная мечеть. При этом половину рабочих у моего друга забрали, отправив их на горные перевалы укреплять старые крепости и строить новые. Исе повезло меньше. Кто-то из лекарей написал кади донос на христианина, возглавляющего мусульманскую больницу. В итоге лекарю велели сдать ключи своему заместителю, а самому отправляться в один из военных лагерей — служить костоправом и цирюльником. Смещение с должности Иса воспринял с большим достоинством. Он утешал себя мыслью, что выпавшее на его долю все же лучше тюремной камеры. Поначалу мне стало жалко душевнобольных, лишившихся такого чуткого лекаря, а потом подумалось, что сейчас в Мишкате не осталось ни одного человека в здравом уме.

Паника улеглась месяца через три, когда стало окончательно ясно, что король Альфонсо не собирается вторгаться в Мишкат. Да и зачем ему было тратить на это силы? Он уже и так добился того, чего хотел. О былом порядке в нашем эмирате остались одни воспоминания, казна опустошена, а согласие и мир, в котором жили иудеи, мусульмане и христиане, утрачены навсегда. И все это мы сотворили сами, своими собственными руками. Теперь мы не представляли никакой угрозы, и Альфонсо мог сосредоточиться на андалусских эмиратах покрупнее. За полтора года до этого он совершил набег на Севилью и дошел аж до Тарифы, прежде чем повернул назад. Теперь же он направил свои армии на восток, собираясь осадить Сарагосу.

Только тогда андалусские эмиры, словно бы пробудившись от блаженного сна, неожиданно осознали всю уязвимость своего положения. Наконец удалось создать альянс, необходимость которого была очевидна Салиму еще много лет назад. Но кто же его возглавил? Один из андалусских эмиров? Увы, нет. Правитель Севильи аль-Мутамид пригласил к себе в столицу трех других эмиров. Однако прибывшие на встречу эмиры Гранады и Бадахоса не желали видеть во главе союза аль-Мутамида — слишком уж они ему не доверяли. Они предпочли нейтральную фигуру. Вопреки всякому здравому смыслу они убедили правителя Севильи обратиться за помощью к африканцу по имени Юсуф ибн Ташфин, бывшему пастуху, который последние сорок лет занимался созданием могущественной империи, занимавшей большую часть Марокко и Магриба.

На тот момент Юсуфу исполнилось восемьдесят лет. Наши эмиры наивно полагали, что в силу своего преклонного возраста Юсуф проявит на переговорах гибкость и уступчивость. Они не подозревали, что, несмотря на возраст, старик обладал энергией и ясностью ума, которые бы сделали честь любому молодому полководцу. В нем причудливо сочетались истовая вера, алчность и осознание того, что срок, отмеренный ему в этом мире, скоро подойдет к концу. Алчность питала его неуемные аппетиты, вера оправдывала безграничное честолюбие, а преклонные года порождали неодолимое желание захватить как можно больше земель, прежде чем за ним придет смерть. Еще в юном возрасте, когда Юсуф был мальчиком, пасшим овец в Атласских горах, он вместе со всем своим племенем принял одну из аскетических форм ислама. В результате бесчисленных военных походов именно ее он и навязал остальным народам, проживавшим в землях, протянувшихся от южной Сахары до самого Гибралтара. Поскольку дальше на восток его не пустили Фатимиды [60] Фатимиды — династия мусульманских халифов, правившая с 909 по 1171 г. одним из ближневосточных государств с центром в Каире. , Юсуф устремил свой взгляд за пролив, туда, где лежали тучные и развращенные эмираты Андалусии. Он жаждал их богатств и презирал тамошний образ жизни, полагая его безнравственным. Приглашение аль-Мутамида заключить военный союз против испанских христиан пришлось ему как нельзя кстати.

Юсуф отплыл на корабле из Африки и, сойдя на берег в Альхесирасе, двинулся в глубь Пиренейского полуострова. Орда, что он привел с собой, стояла из воинов — сплошь неграмотных хозяев пустынь. Лица их были почти полностью скрыты синими тюрбанами, виднелись лишь глаза, в которых горела жажда священной войны. Они именовали себя альморавидами и поклялись посвятить свою жизнь джихаду.

Прибыв в Севилью, Юсуф без всякого почтения объявил, что ждет аль-Мутамида и всех остальных правителей Андалусии у себя в лагере, который он разбил у городских стен. Он вел себя как халиф, властитель всех мусульман, и никто из наших эмиров не осмелился ему перечить. Каждый из них был подобен утопающему, который вдруг осознал, что бревно, за которое он цеплялся, чтобы не пойти ко дну, оказалось голодным крокодилом. Прозрение наступило слишком поздно.

Когда послание Юсуфа доставили в Мишкат, я сидел в покоях Азиза и своими глазами увидел, какое впечатление оно произвело на наших правителей.

На первый взгляд я, как и прежде, оставался едва ли не самым близким другом принца. После того как я чуть ли не на коленях принялся вымаливать прощение за глупость, которую проявил в деле с Иаковом, Азиз сменил гнев на милость. Свою роль сыграло и то, что я во всем винил Паладона. Он, мол, только притворялся, что был возмущен злодеянием своего двоюродного брата, а на самом деле хотел всеми правдами и неправдами спасти ему жизнь. Не кто иной, как Паладон, попросил меня убедить принца, что Иаков сумасшедший, а не наймит Кастилии. Как же мудр, прозорлив и умен Азиз! Именно он обо всем догадался и вывел богохульника на чистую воду. Именно благодаря умелым, решительным действиям Азиза у меня открылись глаза. Теперь-то я вижу, кто такой на самом деле Паладон! Себялюбивый лицемер, пролаза и приспособленец, решивший хитростью породниться с правящей семьей. Ему удалось ввести в заблуждение Азиза, его отца Салима и даже Айшу! Нет, он никогда ее на самом деле не любил, его привлекало только ее состояние и положение.