Дмитрий Пучков - «Рим». Мир сериала

Д. Пучков:Но прикольно.

К. Жуков:Да…

Д. Пучков:Забавно, что, например, говорится «государственный строй » – настолько военная терминология глубоко проникла.

К. Жуков:А как иначе?

Д. Пучков:Итак…

К. Жуков:Так вот, хитрый Цезарь собирается склонить на свою сторону народ посредством удачных ауспиций, то есть гадания по полету птиц. Это было очень важно! Он направляется в храм, где его встречает братва во главе со странно одетым пассажиром, у которого на башке блестящая круглая шапочка. У остальных, которые сидят по бокам (судя по всему, подчиненных), тоги наброшены на голову как платки. И пассажир мутный с порога спрашивает: «Тебе чего тут надо, гражданин?» Я на это все с большим удивлением смотрел, потому что Цезарь еще в 63 году до н. э. (а речь в фильме, напомню, про 49-й идет) победил на выборах, став великим понтификом, то есть главой жреческой коллегии. Это должность пожизненная.

Д. Пучков:Позвольте, я перебью: «понт» – это вроде «мост»?

К. Жуков:Это наводчик мостов, понтифик – мостостроитель. Мосты между тем миром и этим строит.

Д. Пучков:То есть Рим организовался на семи холмах в месте переправы, да?

К. Жуков:Через Тибр.

Д. Пучков:Там мост был, они этот мост держали и со всех рубили бабло…

К. Жуков:Да, мост у них был очень символической штукой.

Д. Пучков:Понтифик. Папу римского до сих пор называют понтификом.

К. Жуков:И Цезарь тоже был папа римский.

Д. Пучков:Прикольно!

К. Жуков:Это, повторю, пожизненная должность. И вот великий понтифик приходит к себе на работу, а его спрашивают: «А вы, собственно, кто?»

Д. Пучков:Ну, может, здесь имелось в виду нечто ритуальное – «что привело?»

К. Жуков:Может, и как нечто ритуальное, но пассажир, одетый в круглую шапочку, не самая удачная попытка сделать костюм жреца-фламина.

Д. Пучков:Это тот, кто заведовал войной?

К. Жуков:Цезарь пришел ради ауспиций. Ауспиции проводили авгуры, начальником которых он и являлся. А круглые шапочки носили фламины. И почему-то фламин сидит во главе авгуров и спрашивает Цезаря: «Ты кто?» Ну, в оправдание сценаристов можно сказать, что Цезарь явился в храм не как великий понтифик, а как диктатор, поэтому к нему могли обратиться так именно в ритуальных целях, ведь он сейчас не исполнял своих жреческих функций.

Д. Пучков:Логично.

К. Жуков:Ритуальная шапочка фламина делалась из коры оливкового дерева и лакировалась.

Д. Пучков:Красиво.

К. Жуков:Да.

Цезарь уходит в храм к странному пассажиру, а его раб Поска направляется домой к Атии договариваться, как обычно, о званом политическом ужине. Прокрадывается он мимо стен с граффити, одно из которых, честно говоря, я не одолел. Перевел-то я его с легкостью, а понять, о чем оно, не смог. Звучит оно буквально так: Labienus fui. Labien – имеется в виду Тит Лабиен – древнеримский полководец, легат Юлия Цезаря времен Галльской войны, его близкий соратник и, видимо, друг, который отказался переходить с ним Рубикон и выступил на стороне оптиматов. Лабиен уехал вслед за Катоном в Африку, сражался вместе с сыновьями Помпея и погиб в сражении при Мунде в 45 году до н. э. Его голову в забальзамированном виде доставили Цезарю, и хотя они оказались по разные стороны баррикад, Цезарь с большим уважением к нему отнесся: похоронил его по всем обычаям. Лабиена не показали в фильме почему-то. Он один заменил бы всех этих невнятных старикашек, которые там мелькают. Оставили бы Помпея, Лабиена и Цицерона.

Так вот, граффити Labienus fui дословно: «Я был Лабиен». Что хотели этим сказать, не знаю. Ну а следующее граффити Caesar tyrannus и член, направленный в рот, который принадлежит лысой голове в лавровом венке, в пояснениях не нуждаются.

Поска приносит Атии, точнее – ее домашнему рабу список званых гостей. Там у них отличный диалог состоялся. Сразу видно: два домашних негра, которые за глаза всяческие…

Д. Пучков:Хаус-ниггеры, да?

К. Жуков:…гадости говорят про своих хозяев. «Ну, как дела? Тяжело быть рабом у диктатора?» – «Да не тяжелее, чем каждый день утешать мегеру» (то есть Атию). Атия, увидев список, страшно негодует: среди приглашенных Сервилия, которую она ревнует к Цезарю. Атия понимает, что сейчас Сервилия перетянет его на свою сторону, а это недопустимо!

Д. Пучков:Проклятая заочница!

К. Жуков:Ну и для наиболее эффективного противодействия Сервилии Атия будит закомплексованного Марка Антония, который лежит тут же в кроватке.

Д. Пучков:Отдыхает.

К. Жуков:«Почему Сервилия приглашена на ужин?» – «А?» – «Почему на ужин приглашена Сервилия из рода Юниев?» – «Разумеется, из-за сына. Ты ради этого меня разбудила, женщина?»

Сервилия хороша! На самом деле она была дама в возрасте, старше Цезаря года на четыре.

Д. Пучков:А сколько ему тогда было?

К. Жуков:Он сотого года рождения, а сейчас 49 год, стало быть, 51.

Д. Пучков:Ну, по тем временам…

К. Жуков:По тем временам-то уже ого-го!

К. Жуков:И опять: «Сервилия из рода Юниев»!

Д. Пучков:А тетке, значит, 55?

К. Жуков:Где-то 55–56.

Д. Пучков:Ну да, тетка уже б/у была.

К. Жуков:Так вот, Сервилия, судя по имени, из рода Сервилиев, а не из рода Юниев. Напоминаю: бабе в Риме собственного имени не полагалось, ее звали по фамилии, к которой добавлялся когномен, или номер, или приставка «младшая», «старшая». И если она Сервилия – значит, из рода Сервили-ев. Атия – из рода Атиев и т. д. Сервилия была дочерью Квинта Сервилия Цепиона Младшего и знаменитой Ливии Друзы, которая во втором браке родила Марка Порция Катона (Утического). Таком образом, Сервилия и Катон были сводными братом и сестрой, на это можно было в фильме намекнуть, чтобы создать интригу, это всегда интересно.

Д. Пучков:Конечно. Кстати, наблюдая за нашими свежеобразованными элитами, если можно их так назвать, неплохо знать, кто кого там трахает, кто от кого родился, кто кому кем приходится. Тогда схемы получения и распределения бабла выглядят куда как интереснее.

К. Жуков:А вот слой лучших людей в Риме был потоньше, чем у нас. Дело в том, что там народу было меньше. При этом, когда начинаешь изучать, кто кому был родственник, такое впечатление создается, что все были родственники всем. Может, в каком-нибудь седьмом колене, но обязательно.

Атия отстает от сонного своего любовника Марка Антония и бежит заботиться о потомстве, а именно об Октавии Фурине. Она приказывает отрезать у козла яйца, нарубить их мелко и пытается скормить их Октавию, говоря, что, если он съест их, его член обретет крепость дуба, а если не съест, она сожжет все его дурацкие книжки.