Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

Тем временем «Правда» сообщала об амбициозных планах построить еще один атомград для работников, которые станут обслуживать воскрешенную Чернобыльскую АЭС, и их семей [1333] Игнатьев О., Одинец М. (1986) В Зеленом Мысе // Правда. 20 октября; перевод в: “Aftermath of Chernobyl – Part II,” Foreign Broadcast Information Service; Marples, Social Impact of the Chernobyl Disaster, 225–26. . Это должен был быть новый город будущего, достойный XXI века, расположенный в 45 км к северо-востоку от Припяти, посреди леса на берегу Днепра. Писали, что город Славутич будет иметь все современные удобства, особенное внимание будет уделено его интеграции в природную среду. Город был спланирован вокруг центральной площади со статуей Ленина, рядом с ней должен был расположиться музей, посвященный героям Чернобыля.

В Москве пропагандистское освещение аварии теперь сконцентрировалось вокруг доблестной жертвы пожарных ЧАЭС и Припяти. В сентябре фотография майора Телятникова – все еще лысого от последствий лучевой болезни – появилась на первой полосе «Известий» под заголовком «Спасибо вам, герои Чернобыля!». Пресса сообщила, что ему и генералу Антошкину, командиру вертолетчиков, присвоены звания Героя Советского Союза. Двум лейтенантам, которые повели своих солдат на крыши зданий реактора заливать водой фрагменты топливных сборок и обломки пылающего графита, Владимиру Правику и Виктору Кибенку, звания Героя присвоили посмертно. Руководители УС-605 Средмаша, которые построили саркофаг, стали Героями Социалистического Труда. Когда его рыжие волосы снова отросли, Телятникова отправили за границу, где его встречали как знаменитость. Майора удостоили наград от коллег-пожарных в Соединенных Штатах и в Британии, журнал People взял у него интервью, а в Лондоне он удостоился аудиенции у премьер-министра Маргарет Тэтчер.

В январе следующего года по ТВ показали церемонию награждения, на которой седой аппаратчик Андрей Громыко, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, произнес речь, посвященную пожарным, ликвидаторам и руководителям строительства, которые засыпали песком и залили бетоном тлеющий реактор. «Десятки и десятки миллионов людей во всем мире следили за вашим ударным трудом с надеждой, – сказал Громыко. – Ваш подвиг – это массовый подвиг, подвиг всего народа… Да, Чернобыль стал болью, которую все мы разделили. Но он стал символом победы советского человека над стихиями… В то же время наша партия воздает должное каждому человеку. Нет безымянных героев. У каждого из них есть свое лицо, свой характер, свое личное достижение» [1334] BBC Summary of World Broadcasts, “Gromyko’s Presentation of Awards to ‘Heroes’ of Chernobyl,” summary of TASS news report on January 14, 1987 (translated January 16, 1987). .

Однако некоторые герои оказались более равными, чем прочие. Все еще не прозвучало публичное признание заслуг инженеров и операторов Чернобыльской атомной электростанции, которые потушили пожары и предотвратили последующие взрывы в машинном зале или безуспешно пытались среди смертельных полей гамма-радиации охладить обреченный реактор. Несколько наград работникам станции были вручены в обстановке полной секретности [1335] Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 264. . Секретарь ЦК Анатолий Добрынин однажды приехал навестить раненых операторов в палатах больницы № 6, но в прессе эта поездка не освещалась [1336] Наталья Ювченко, интервью автору книги, 2015 год. . Вместо того чтобы признать героизм Александра Акимова и Леонида Топтунова, их родных уведомили, что, согласно ст. 6 ч. 8 Уголовного кодекса УССР, обвиняемые не будут преследоваться по суду по причине их недавней смерти [1337] Янковский, интервью автору книги, 2017 год. Дата этого уведомления приводится как 28 ноября 1986 года в: Самоделова С. Личная катастрофа чернобыльского директора. .

В течение зимы 1986 года опороченный бывший директор Чернобыльской станции Виктор Брюханов сидел в тюрьме КГБ в Киеве, ожидая предстоящего суда. Посетителей к нему не пускали, но раз в месяц его жена Валентина могла передать ему посылку весом 5 кг – колбасу, сыр и масло [1338] Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2016 год. . Иногда у Брюханова появлялся сокамерник – фальшивомонетчик или вор, но большую часть времени он проводил в одиночестве, читая книги из тюремной библиотеки и изучая английский язык [1339] Брюханов [Интервью Марии Василь] // Факты и комментарии. 2000. . Некоторое время Валентине разрешали приносить ему газеты на английском языке, но потом его сын написал внутри одной из них: «Я люблю тебя, папа». И эту привилегию у Брюханова отобрали [1340] Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2015. .

Поначалу он отказывался нанимать адвоката для защиты в суде, поскольку понимал, что приговор давным-давно вынесен [1341] Брюханов [Интервью Марии Василь] // Факты и комментарии». 2000. . Но жена переубедила его и в декабре нашла в Москве юриста, готового представлять Брюханова. Он мог участвовать в делах, касающихся закрытых предприятий советской ядерной отрасли, поскольку имел допуск к государственной тайне, необходимый для сбора свидетельств за стеной молчания Министерства среднего машиностроения [1342] Юрий Сорокин (защитник Брюханова в суде), интервью автору книги, Москва, 2016 год. . В тот же месяц, как было предусмотрено советским законодательством, следователи передали Брюханову собранные ими в ходе расследования материалы, которые будут использоваться в деле против него [1343] Янковский, интервью автору книги, 2017 год. . Среди прочих бумаг директор обнаружил написанное одним из экспертов Курчатовского института письмо, из которого он узнал о существовании тайной истории реактора РБМК [1344] Экспертом снова оказался Владимир Волков (см. главу 4), который в этот раз написал письмо с протестом самому Горбачеву. . Ученые все это время знали об ошибках проектирования, но скрывали от Брюханова и его персонала на протяжении 16 лет.

20 января 1987 года, когда Брюханов просидел в изоляторе уже шесть недель, изучая материалы дела, следователи прокуратуры передали обвинительное заключение в Верховный суд СССР. Они послали в Москву 48 томов дела с грифом «совершенно секретно» [1345] Сорокин, интервью автору книги, 2016 год. Следователь Янковский вспоминает, что материалы дела составляли 57 томов, включая прослушку телефонных разговоров и данные со станции, собранные КГБ (Янковский, интервью автору книги, 2017 год). . Пятнадцать из них, состоящие из документов, изъятых прямо на станции, были так загрязнены радиоактивной пылью, что юристы должны были читать их в защитной одежде.

Брюханов и еще четыре человека из руководства станции, включая Дятлова и Фомина, формально обвинялись по ст. 220, ч. 2 Уголовного кодекса УССР. Им вменялось «нарушение правил техники безопасности», вызвавшее смерть и иные тяжелые последствия «на взрывоопасных предприятиях или производствах» [1346] Юрий Лаушкин был единственным, кого не обвиняли в преступлении по ст. 220. Его судили по ст. 167, за халатность. См.: Schmid, Producing Power, 4–5 and 206n29 and 206n30; Генеральный прокурор СССР А. Рекунков, записка в ЦК КПСС «О завершении расследования по уголовному делу об аварии на Чернобыльской АЭС», РГАНИ, opis 53, reel 1.1007, file 56. . Это был изобретательный юридический гамбит – советские юристы никогда прежде не рассматривали атомную станцию как объект, который может взорваться, – и первая из логических подтасовок, необходимых для возложения ответственности на «козлов отпущения» [1347] Karpan, Chernobyl to Fukushima, 125; Schmid, Producing Power, 4. Юридическая категория взрывоопасных помещений обычно относилась к предприятиям и складам, где находились в больших объемах горячее масло, удобрения, кислоты и другие химикаты. См.: Смирнов А. Г., Годгельф Л. Б. Классификация взрывоопасных зон в национальных и международных стандартах, правилах. М.: Тяжпромэлектропроект, 1992. http://aquagroup.ru/normdocs/1232 . . Чтобы укрепить обвинение, Брюханов и Фомин также обвинялись по ст. 165 УК – «превышение полномочий» [1348] Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было – взгляд изнутри. С. 249; Karpan, Chernobyl to Fukushima, 126. . Брюханова обвиняли в том, что он передавал намеренно заниженные уровни радиации на станции утром после взрыва, что задержало эвакуацию станции и Припяти, и отправлял людей в наиболее загрязненные помещения здания реактора, зная о последствиях. В случае признания виновными три высших руководителя станции могли получить максимум по десять лет тюрьмы.