Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

По мере приближения первой годовщины аварии в апреле 1987 года Политбюро рассмотрело план пропагандистских мер, которые должны были показать, что СССР успешно справляется с последствиями катастрофы [1361] Л. Кравченко, список предлагаемых сюжетов для печати, ТВ и радио, см.: «План основных пропагандистских мероприятий в связи с годовщиной аварии на Чернобыльской АЭС, утвержденный ЦК КПСС», 10 апреля 1987 года, РГАНИ, opis 53, reel 1.1007, file 27. . Предложения включали идеи телесюжетов, сообщений в научной прессе и материалов для распространения за рубежом. Официальный советский доклад МАГАТЭ содержал 70 страниц подробной медико-радиологический информации, подготовленной Ангелиной Гуськовой и ее коллегами, включая коллективную дозу радиации, которую, по их ожиданиям, получат 75 млн человек в западной части СССР в результате аварии [1362] “Annex 7: Medical – Biological Problems,” in “USSR State Committee Report on Chernobyl,” Vienna, August 1986. . Однако доклад не включал общее число дополнительных смертей или заболеваний, которые могло вызвать загрязнение, и западные специалисты восполнили эту недостачу своими оценками, которые привели в негодование советских врачей [1363] David R. Marples, “Phobia or not, people are ill at Chernobyl,” Globe and Mail (Canada), September 15, 1987; Felicity Barringer, “Fear of Chernobyl Radiation Lingers for the People of Kiev,” New York Times, May 23, 1988. . Роберт Гейл сообщил прессе, что можно ожидать смерти еще 75 000 человек от раковых заболеваний, напрямую связанных с последствиями аварии: из них 40 000 – в СССР, остальные – за его пределами [1364] Stuart Diamond, “Chernobyl’s Toll in Future at Issue,” New York Times, August 29, 1986. .

Таким образом, несмотря на растущую свободу, которую давала редакторам и продюсерам контролируемой партией прессы горбачевская гласность, в этом случае правде не позволили препятствовать директиве «дать отпор враждебным, предвзятым заявлениям в западной прессе». Заместитель председателя Госкомитета СССР по телевидению и радио предложил список из 26 сюжетов для распространения ТАСС, включая «Место рождения: Чернобыль» – о 300 детях, родившихся у эвакуированных из зоны отчуждения. В сюжете говорилось о постоянном медицинском наблюдении и отсутствии признаков заболеваний у детей. В сюжете «Какой запах был у апрельского ветра?» глава Госкомгидромета представлял данные, опровергающие идею выпадения опасных радиоактивных частиц в Западной Европе; репортаж «Палитра весеннего рынка» о поступлении в Киев весенних фруктов и овощей сообщал о результатах дозиметрии, показывающих несомненное отсутствие радионуклидов.

Окончательный план, утвержденный 10 апреля, включал информацию о контрпропагандистских мерах для советских посольств за рубежом и предложение разрешить делегации иностранных журналистов провести репортаж прямо из зоны отчуждения. В конце июня репортеры The New York Times и Chicago Tribune доехали до зоны и увидели стерильный лунный пейзаж бетона и асфальта вокруг саркофага, засохшие сосны Рыжего леса и пустые улицы Припяти.

Более чем через год после аварии здесь по ночам все еще зажигались уличные фонари, и оперная музыка с треском раздавалась иногда из репродукторов, установленных вдоль улицы Курчатова [1365] Валерий Слуцкий, интервью автору книги, 2006 год; Felicity Barringer, “Pripyat Journal: Crows and Sensors Watch Over Dead City,” New York Times , June 22, 1987; Sue Fox, “Young Guardian: Memories of Chernobyl– Some of the things Dr. Robert Gale remembers from the aftermath of the world’s worst nuclear disaster,” The Guardian , May 18, 1988; Celestine Bohlen, “Chernobyl’s Slow Recovery; Plant Open, but Pripyat Still a Ghost Town,” Washington Post , June 21, 1987; Thom Shanker, “As Reactors Hum, ‘Life Goes On’ at Mammoth Tomb,” Chicago Tribune , June 15, 1987. . Но яркие флаги, которые реяли на ветру над центральной площадью, выцвели и истрепались, а белье на балконах квартир стало гнить. Все же власти поддерживали иллюзию, что город не мертв, а лишь заснул и однажды утром будет разбужен звуком шагов возвращающихся обитателей [1366] Viktor Haynes and Marco Bojcun, The Chernobyl Disaster (London: Hogarth, 1988), 98. Когда наступит этот день, не мог сказать никто. «Я не могу предсказывать будущее, – объяснял представитель Комбината. – Может через десять или пятнадцать лет». .

Суд над Виктором Брюхановым и еще пятью обвиняемыми по делу о катастрофе на Чернобыльской атомной электростанции начался 7 июля 1987 года [1367] Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было – взгляд изнутри. С. 244–250. . Согласно советскому законодательству, судебные слушания должны были проходить в том же районе, где совершено преступление, но, поскольку Припять стала радиоактивным городом-призраком, заседания проходили в ближайшем доступном месте – в 14 км от ЧАЭС, в самом Чернобыле. Хотя работы по дезактивации проводились уже несколько месяцев, город оставался в центре 30-километровой зоны отчуждения и попасть в него можно было только по пропуску. Формально слушания были открытыми, но фактически присутствовать на них могли лишь те, кто работал в 30-километровой зоне или кого власти сочли подходящим для выдачи пропуска. В самом Советском Союзе и за его пределами люди, потрясенные крупнейшей в мире ядерной аварией, ожидали правосудия, но партия не хотела, чтобы ее юридической пантомиме мешала въедливая аудитория. Нескольких представителей международной прессы, включая корреспондентов Би-би-си и японского телевидения, пригласили присутствовать, но их привезли на автобусе на первое и последнее заседания суда, на которых только зачитывались письменные заявления [1368] Martin Walker, “Three Go on Trial After World’s Worst Atomic Disaster,” Guardian , July 7, 1987, cited by Schmid, Producing Power, 205, fn.13 . Старый обшарпанный Дворец культуры на углу Советской и улицы Карла Маркса обновили и покрасили: в театральном зале заменили кресла, повесили блестящие серые занавеси, а на входе установили пункт радиационного контроля.

В 13:00 председательствующий Раймонд Бризе, член Верховного суда СССР, занял место на сцене, и шестеро обвиняемых под конвоем солдат Внутренних войск сели на скамьи. Два часа они слушали обвинительный акт, который зачитывал Бризе. Их обвиняли в халатности при проведении опасного и несанкционированного эксперимента на реакторе № 4 Чернобыльской электростанции, что привело к полному разрушению 4-го энергоблока, радиоактивному выбросу, эвакуации 116 000 человек из двух городов и десятков деревень и госпитализации более 200 жертв лучевой болезни, из которых по крайней мере 30 человек уже скончались. Суд также услышал, что за Чернобыльской станцией числится длинный список аварий, которые не анализировались и даже не регистрировались, и станция, на которую смотрели как на одно из лучших и современных ядерных предприятий СССР, в результате халатного и некомпетентного управления практически постоянно эксплуатировалась на грани катастрофы. Никакие конструктивные ошибки реактора РБМК-1000 в обвинительном акте не упоминались.