Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

«Апчхи! – сказала она с озорным огоньком в глазах. – Если бы было чего бояться, не принесла бы!»

Виктора Брюханова я встретил незадолго до его 80-летия: осенним утром, в квартире на четвертом этаже, где они с Валентиной жили после того, как он вышел из тюрьмы [1554] Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2015 год. . Когда его зрение стало ухудшаться, Брюханов уволился с работы в Министерстве энергетики. Он стал очень замкнутым, почти ослеп после двух инсультов, лицо его утратило подвижность, но он сохранил острый ум. Брюханов вспоминал свой оптимистический настрой и большие надежды в первые недели в Чернобыле, борьбу с партийными начальниками, говорил о трудностях строительства города среди припятских болот и о планах развития, которые становились все обширнее, о новых мощных реакторах и о второй очереди станции на другом берегу реки. Но, когда разговор подошел к ночи аварии, уничтожившей 4-й блок, он медленно поднялся со своего стула и ушел в другую комнату, оставив жену досказывать историю.

Несколько месяцев спустя я встретился с супругами снова. Брюханов перенес третий инсульт. Он неудачно упал, сломал левую руку, и врачи примотали ее к животу в лангете из серого вспененного материала. Брюханов лежал на зеленом велюровом диване в маленькой дальней комнате квартиры, подперев голову стопкой подушек. На нем была голубая футболка, синие тренировочные штаны и толстые носки. Полностью седые коротко подстриженные волосы, сухая пергаментная кожа, синие глаза расфокусированно глядевшие в какую-то точку впереди. Вторая, свободная его рука дрожала. Но, когда он говорил, слова, словно бы смазанные онемевшими губами и языком, сыпались так же быстро, как раньше. Он защищал свои действия в ночь взрыва и продолжал утверждать, что узнал о полном уничтожении реактора № 4 только на следующий день, когда облетел его на вертолете. На суде он признал свою вину в случившемся потому, что такова была его должность. «Директор в первую очередь отвечает за все, что случается на станции и с его персоналом. Так что я был должен» [1555] Там же; Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2016 год. .

Он не старался защищать себя в суде, утверждал Брюханов, потому что знал – так решила партия. А когда развалился СССР, не стал обращаться к украинским властям с просьбой о реабилитации. «Это было просто бесполезно, – сказал он. – Никто никогда ничего делать не будет».

Но если он и признавал, что его все еще беспокоит личная ответственность за аварию, то говорил об этом как о какой-то административной формальности. «Я все еще чувствую себя ответственным и за людей, и за установку», – сказал он.

Когда я спросил, о чем он больше всего сожалеет, призраки давно уснувшего честолюбия как будто проснулись в нем. Он попытался сесть.

«Больше всего жалею, что не дожил до того, чтобы достроили новое здание, и из своего кабинета на десятом этаже я бы смотрел на первую и вторую очереди Чернобыльской станции».

Валентина, очевидно ошеломленная этой вспышкой технократического высокомерия из советского прошлого, промокнула слюну в уголках рта своего мужа носовым платком в горошек. «Я не понимаю, Витя, – сказала она ему. – Не понимаю».

«По плану должны были построить десятиэтажное здание… – начал он и запнулся. – Шучу, конечно».

Старик обратил на меня взгляд, твердый взгляд своих сапфирово-синих глаз. На мгновение я почувствовал, что на меня смотрит в упор директор станции Виктор Брюханов, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, ордена Октябрьской Революции. И вполне возможно, что никакого юмора в его шутке не было.

К утру 26 апреля 2016 года хорошая погода в Припяти неожиданно сменилась похолоданием, ледяной ветер летел по реке к станции, и дождь хлестал со свинцового неба [1556] Посещение автором памятной церемонии 30-й годовщины чернобыльской катастрофы, 26 апреля 2016 года. . Под массивной аркой, возведенной в нескольких сотнях метров от саркофага, украинский президент, бывший шоколадный магнат Петр Порошенко, стоял у микрофона. Его усиленный динамиками голос грохотал под крышей из нержавеющей стали, раздавался эхом вверху – как голос Зевса в дешевой кинопостановке греческих мифов.

Прямо перед президентским подиумом за оградой из флуоресцентной оранжевой ленты стояла группа строителей в серо-голубых куртках, притопывая ногами от холода.

За Порошенко столпились на грязном склоне тяжелые грузовики и экскаваторы, мужчины в резиновых сапогах и масках бродили в тени нового сооружения, возвышавшегося среди руин 4-го блока. С каждым новым порывом ледяного воздуха, летящего к президенту, уровень гамма-излучения резко подскакивал. Сигнал карманного дозиметра настойчиво пищал, площадка все еще была настолько загрязнена, что даже снаружи ее запрещалось есть и пить.

Закончив это заклинание, Порошенко начал произносить свою речь. Она посвящалась 30-летию аварии и транслировалась в прямом эфире по национальному телевидению. Он говорил о том, что Чернобыль ускорил обретение независимости Украиной и распад СССР, поместив ядерную катастрофу в последовательность событий, угрожавших самому существованию украинского государства – между Великой Отечественной войной и российским вторжением в Крым в 2014 году [1559] Выступление президента Порошенко на памятной церемонии отмечания 30-летия чернобыльской катастрофы. Речь на площадке «Нового безопасного конфайнмента», 26 апреля 2016 года, https://mfa.gov.ua/ua/news-feeds/foreign-offices-news/46864-vistup-prezidenta-pid-chas-zahodiv-u-zvjazku-z30-mi-rokovinami-chornobilysykoji-katastrofi . . Он описал тяжелейшую цену аварии – 115 000 человек, которые, как он сказал, не вернутся в свои дома, оказавшиеся в зоне отчуждения, и еще 2,5 млн, живущих на земле, загрязненной радионуклидами, и сотни тысяч пострадавших чернобыльцев, которым нужна поддержка государства и общества. «Вопрос о последствиях катастрофы остается открытым, – сказал он. – Ее тяжкое бремя легло на плечи украинского народа, и мы, к несчастью, все еще очень далеки от преодоления ее».