Илья Яблоков - Русская культура заговора

Итак, активное бытование конспирологических теорий в публичной сфере свидетельствует о наличие развитой культуры заговора уже перед революцией 1917 г. Именно страх измены стал ключевым триггером смены режима: популярность конспирологических идей сыграла важную роль в событиях февраля и октября. А затем, по мнению некоторых ученых, эти идеи перекочевали и в следующий исторический период, став значимым способом интерпретации повседневности в советском государстве [171] Колоницкий Б. Революция 1917 года. – М.: Эксмо, 2018; Фуллер У. (2009). Внутренний враг. – М.: НЛО, 2012. .

Советскую культуру заговора отличал от имперской один простой факт: манихейское деление мира на своих и чужих было органичной частью идеологии большевиков. По сути, это стало частью официальной пропаганды Советского государства и регулярно использовалось в ходе различных политических кампаний для мобилизации населения [172] См., например: Bonnell, V. (1999). Iconography of power: Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. Berkeley: University of California press. . Более того, начиная с Гражданской войны ощущение «осажденной крепости», которую стремятся разрушить враги – как внутренние из числа «бывших», так и внешние из капиталистического лагеря, – стало важным фактором внутренней советской политики. Насаждая страх заговора, советские власти пытались создавать не только новый тип общества [173] Fitzpatrick S. (2000). Stalinism: New Directions. London: Routledge, 20–71. , но даже новые нации [174] Баберовски И. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. . Чрезвычайный комитет и Красная армия боролись против контрреволюции, стремящейся восстановить прежний режим [175] Минц И. История Великого Октября. Т. 3. – М.: Наука, 1979. . А в эпоху правления Иосифа Сталина подозрительность и страх заговора проникли уже во все сферы жизни [176] Fitzpatrick S. (2000). Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s. Oxford: Oxford University Press; Goldman W. (2011). Inventing the enemy: Denunciation and Terror in Stalin’s Russia. Cambridge: Cambridge University Press. . В представлении властей само естественное создание друзьями, родственниками и знакомыми неформальных связей, чтобы выжить в непростое время социальных перемен, служило доказательством возможности организовать внутрисоветский заговор.

Огромное количество человеческих жертв в годы Гражданской войны, разрушенная экономика, революционные эксперименты по созданию нового общества – все это стало серьезным вызовом как для партийного аппарата, так и для обычных людей. Именно простые граждане испытывали на себе давление ускоренной индустриализации и завышенных требований по выполнению плана. Угроза нацистского вторжения в середине 1930-х только усилила панические настроения в обществе: объяснять естественные производственные поломки чьим-то злым умыслом – вредительством – стало обычным делом. Представление, будто двигатели «сами по себе не ломаются», – яркое свидетельство того, что при Сталине конспирологический способ мышления занял центральное место [177] Rittersporn, G.T. (2014). Anguish, Anger, and Folkways in Soviet Russia. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press. . В то же время советское руководство считало, что любая попытка ослабить контроль и снизить уровень страха в обществе может привести к тому, что недовольные откажутся подчиняться требованиям государства, а это в непростой геополитической ситуации будет иметь самые тяжелые последствия для режима.

Некоторые ученые полагают, что сталинские репрессии были связаны с глубоко параноидальной личностью советского лидера [178] Robins, R.S., Post, J.M. (1997). Political Paranoia: The Psychopolitics of Hatred. New Haven and London: Yale University Press; Rhodes, E. (1997). Origins of a Tragedy: Joseph Stalin’s Cycle of Abuse. The Journal of Psychohistory , 24 (4), 377–389; Stal, M. (2013). Psychopathology of Joseph Stalin. Psychology , 4 (9), 1–4. . Это, безусловно, упрощение, однако столкновения элит при кремлевском «дворе» действительно делали Сталина более подозрительным. Следствием этой подозрительности стала экстремальная жестокость по отношению к старым и новым соратникам, и многих высокопоставленных жертв репрессий не спасла даже их глубокая личная преданность вождю [179] Khlevniuk, O. (2009). Master of the House: Stalin and his inner circle. Yale: Yale University press; Хлевнюк О. Сталин. Жизнь одного вождя. – М.: Corpus, 2019. . Стремление к ускоренной модернизации экономики не допускало никакого компромисса и требовало абсолютной лояльности главе государства. В то же время ощущение постоянно плетущихся интриг против режима усиливалось угрозой войны на два фронта, о которой постоянно докладывали разведка и ОГПУ (находившие, в свою очередь, все новые доказательства шпионажа, используя пытки во время допросов). Поэтому страх заговора не был только инструментом социального контроля, Сталин и сам был ему подвержен [180] Harris, J.R. (2015). The Great Fear. Stalin’s Terror of the 1930s. Oxford: Oxford University Press. .

В этом смысле «Краткий курс истории ВКП(б)» 1938 г. представляет собой яркий пример активно создаваемой государством культуры заговора и «особого взгляда» большевиков на мир. Спустя 21 год после революции деление мира на своих и чужих, или «других» (империалистов, фашистов и проч.), было узаконено официально, так же как и насилие над оппонентами, несогласными с тем, как развивается режим [181] Halfin, I. (2001). The Demonization of the Opposition: Stalinist Memory and the ‘Communist Archive’ at Leningrad Communist University. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History , 2 (1), 45–80. . Неизбежное усиление противостояния между большевиками и буржуазией по мере развития социализма объясняло, почему в поздние 1930-е внутренние враги стали настолько активны и режим вынужден был устроить чистки. Печально известная 58-я статья УК РСФСР вводила смертную казнь за измену Родине, но главное – из-за ее частого применения против «агентов иностранных держав», «подрывных элементов», «шпионов» и «вредителей» в публичный дискурс вошел словарь конспиролога и создалась атмосфера повседневного заговора. Этому же способствовали и публичные процессы над «врагами народа». И с окончанием 1930-х подобные выражения не ушли в прошлое. В последующих главах мы увидим, как некоторые из этих терминов будут вновь использованы в теориях заговора уже в XXI в. в отношении врагов путинского режима.

Обострение отношений с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции сразу после победы в Великой Отечественной войне также добавило популярности идее о заговоре Запада против СССР. Отказ от участия в послевоенном Плане Маршалла объяснялся тем, что это тайный план капиталистов, стремящихся поставить под экономический контроль государства Восточной Европы [182] Roberts, G. (1994). Moscow and the Marshall Plan: Politics, Ideology and the Onset of the Cold War, 1947. Europe-Asia Studies , 46 (8), 1371–1386. . Обострение отношений с США в связи с гонкой ядерных вооружений и невозможность получить помощь на восстановление разрушенной войной экономики извне вынуждало советские власти изыскивать ресурсы внутри страны, что отражалось на экономическом положении советских граждан [183] Zubok, V. (2009). A Failed Empire. The Soviet Union in the Cold War from Stalin to Gorbachev. Chapel Hill: The University of North Carolina Press. . Официальное противостояние с Западом помогало объяснить, почему советские люди живут так трудно, и способствовало усилению изоляции страны. В первое послевоенное десятилетие возможное вторжение американцев стало чрезвычайно популярной темой для слухов [184] Johnston, T. (2011). Being Soviet. Identity, Rumour, and Everyday life under Stalin, 1939–1953. Oxford: Oxford University Press. . В то же время с новой силой стали циркулировать слухи о шпионах, и жертвами этих слухов становились как обычные граждане, так и приближенные к Сталину элиты [185] Gorlizki, Y. and Khlevniuk, O. (2004). Cold Peace: Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953. New York: Oxford University Press; о городских легендах в советское время см. главу 2: Архипова А., Кирзюк А. Опасные советские вещи. . А антиеврейские кампании в последние годы жизни диктатора превратили идею еврейского заговора в чуть ли не официальную советскую политическую доктрину [186] Korey, W. (2004). Russian Antisemitism, Pamyat, and the Demonology of Zionism. London: Routledge; Костырченко Г. Сталин против «космополитов». Власть и еврейская интеллигенция в СССР. – М.: РОССПЭН, 2010. .