Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Далее с Троцким общается Фотиева. В мемуарах он опишет свой диалог с ней и последующие события: «Почему вопрос так обострился? – спрашиваю я. Оказывается, Сталин снова обманул доверие Ленина: чтоб обеспечить себе опору в Грузии, он за спиною Ленина и всего ЦК совершил там при помощи Орджоникидзе и не без поддержки Дзержинского организованный переворот против лучшей части партии, ложно прикрывшись авторитетом Центрального Комитета.

– Каменев едет завтра в Грузию на партийную конференцию, – говорю я Фотиевой. – Я могу познакомить его с ленинскими рукописями, чтоб побудить его действовать в Грузии в надлежащем духе. Спросите об этом Ильича.

Через четверть часа Фотиева возвращается, запыхавшись:

– Ни в коем случае!

– Почему?

– ВИ говорит: «Каменев сейчас же все покажет Сталину, а Сталин заключит гнилой компромисс и обманет.

– Значит, дело зашло так далеко, что Ильич уже не считает возможным заключить компромисс со Сталиным даже на правильной линии?

– Да, Ильич не верит Сталину, он хочет открыто выступить против него перед всей партией. Он готовит бомбу.

Примерно через час после этой беседы Фотиева снова пришла ко мне с запиской Ленина, адресованной старому революционеру Мдивани и другим противникам сталинской политики в Грузии…

Грузинский вопрос волнует его до крайности, он боится, что свалится совсем, не успев ничего предпринять. Передавая записку, он сказал: “Чтоб не опоздать, приходится прежде времени выступить открыто”.

– Но это значит, что я могу теперь поговорить с Каменевым?

– Очевидно.

– Вызовите его ко мне».

Каменев, якобы по первому свистку Троцкого, явился к нему через час. «Он был совершенно дезориентирован. Идея “тройки” – Сталин, Зиновьев, Каменев – была уже давно готова. Острием своим “тройка” была направлена против меня. Вся задача заговорщиков состояла в том, чтоб, подготовив достаточную организованную опору, короновать “тройку” в качестве законной преемницы Ленина. Маленькая записочка врезывалась в этот план острым клином… Каменев был взволнован и бледен. Почва уплывала у него из-под ног…» 2674

Каменев поспешил к Сталину. Тот после разговора с Каменевым не стал делать – по крайней мере, внешне – далеко идущие выводы, а 7 марта просто предупреждал Орджоникидзе: «Я узнал от т. Каменева, что Ильич посылает тт. Махарадзе и другим письмецо, где он солидаризируется с уклонистами и ругает тебя, т. Дзержинского и меня… Нечего и говорить, что уклонисты, получив это письмецо, используют его вовсю против Заккрайкома, особенно против тебя и т. Мясникова. Мой совет. Никакого давления не делать Заккрайкому на волю большинства Компартии Грузии, дать этой воле, наконец, полностью проявиться, какова бы она ни была» 2675.

Троцкий же после ознакомления с материалом «комиссии» Горбунова-Гляссер-Фотиевой своего мнения не поменял. Он не захотел ввязываться в эту историю с великорусским шовинизмом. Троцкий был согласен с мыслями Ильича. Но его совсем не радовала перспектива предстать перед партсъездом, пусть и с ленинским текстом на руках, и клеймить великорусских шовинистов: на съезде (в отличие от высшего партийного руководства) большинство делегатов все же были русскими.

Ответ Троцкого якобы передали Ленину. Реакция председателя Совнаркома неизвестна. Запись Володичевой, датированная 6 марта: «Спросил об ответе на первое письмо (ответ по телефону застенографирован). Прочитал второе (Сталину) и просил передать лично и из рук в руки получить ответ. Продиктовал письмо группе Мдивани. Чувствовал себя плохо» 2676. Запись в этот день в дневнике врачей: подиктовал Володичевой «несколько строк, всего 1 ½ строчки» 2677.

Несколько строк, это послание «тт. Мдивани, Махарадзе и др.»: «Уважаемые товарищи! Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь» 2678.

Письмо Сталину – тоже «строго секретное и сугубо личное» (но почему-то с копиями Каменеву и Зиновьеву) Володичева лично отнесла Генсеку. Когда письмо было передано Сталину? Ответ дает последняя запись, сделанная Володичевой шифром в «Дневнике дежурных секретарей» и расшифрованная ею… через 32 с лишним года – 14 июля 1956 года – как раз в разгар разоблачения культа личности Сталина после ХХ съезда КПСС. «Надежда Константиновна просила это письмо Сталину не посылать, что и было сделано 6-го. Но 7-го я сказала, что я должна исполнить распоряжение ВИ. Она переговорила с Каменевым, и письмо было передано Сталину и Каменеву, а затем и Зиновьеву, когда он вернулся из Питера. Ответ от Сталина был получен тотчас же после получения им письма ВИ (письмо было передано мной лично Сталину, и мне был продиктован его ответ ВИ). Письмо ВИ еще не передано, т. к. он заболел» 2679.

Сталин прочел: «Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения» 2680.

Смысл послания, как его понял Логинов: «То есть рано смотреть на него как на мертвого льва, которого любой может пинать ногами» 2681. Это похоже и на защитную грамоту для Крупской, надиктованную Лениным или ею самой.

В 1967 году в беседе с писателем Беком Володичева добавит подробностей (может и точные, человеческая память имеет свойство хранить детали самых ярких и важных событий в жизни, а в ее жизни вряд ли было что-то более захватывающее): «Передавала письмо из рук в руки. Я просила Сталина написать письмо ВИ, так как тот ожидает ответа, беспокоится. Сталин прочел письмо стоя, тут же при мне, лицо его оставалось спокойным. Помолчав, подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними:

– Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь. – И продолжил: – Я не медик, я – политик. Я Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская – член партии. Но раз ВИ настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость» 2682.

Генсек сумел подавить в себе первый порыв – ответить Ленину в духе кавказских представлений о роли женщины в семье настоящего мужчины. Вместо этого ответил куда более мягко, хотя тоже грубовато: «Если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят» 2683.