Антал Серб - Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Лина подняла на него печальный взгляд, и из ее глаз выкатились две слезинки. Вероятно, она подумала, что могла бы быть счастлива с Осборном, если бы он был бедным юношей, не приспособленным к жизни.

Внезапно Осборн остановился с озабоченным видом, взглянул на Лину, и лицо его прояснилось.

— Лина… Ведь вы экономист и к тому же гений. Не согласитесь ли вы стать моей секретаршей?

Лина ненадолго задумалась.

— Что ж, пожалуй, можно будет обсудить этот вопрос.

— А где Цинтия? — спросил я.

Собственно говоря, это первое, что я хотел спросить, как только вошел в замок. Но меня удерживала какая-то стыдливость, свойственная влюбленным.

— Цинтия, наверно, уже в Швейцарии, — ответил Осборн. — Она вернулась из Кербрина в ужасном состоянии. За ней заехала наша тетя герцогиня Варвик и увезла ее с собой.

Дверь распахнулась — и на пороге возникла внушительная фигура графа Гвинеда.

Боже, что с ним произошло? Какая буря оставила след на его лице? Под глазами, утратившими выражение спокойной уверенности, пролегли черные круги, черты лица заострились, как у покойника. Его вид настолько поразил меня, что я не мог вымолвить ни слова.

— О, Батки, рад вас видеть, — тихо проговорил он и, опустив голову, начал мрачно прохаживаться из угла в угол.

Потом остановился и окинул нас скорбным взглядом.

— Вы тоже знаете, что она умерла?.. Что они оба умерли?

— Да, милорд, — пробормотал я. — Я сам… — И тут же осекся. Мне не хотелось при Лине и Осборне говорить о тех ужасных событиях, участником которых я оказался помимо своей воли.

Граф взглянул на меня.

— Доктор Батки… где вы были? Мы все очень беспокоились о вас.

— Я все расскажу, милорд. Но только вам одному.

— Пойдемте в библиотеку.

Опустившись в глубокое кресло, граф молча выслушал мой сбивчивый рассказ, который его ничуть не удивил. Время от времени он кивал головой с видом человека, знающего, что именно так все и должно было случиться. Только пальцы, судорожно вцепившиеся в подлокотники кресла, выдавали его волнение. А когда я дошел до ужасной гибели Элен Сент-Клер, он устремил на меня пристальный взгляд, и в глазах у него что-то погасло, будто метеорит рухнул в морскую пучину.

Когда я закончил, мы долго сидели в полном молчании.

— А потом вы не видели больше… этого призрака? — спросил наконец граф.

— Нет.

— И никто не видел. Никто. Тут напрашивается только одно объяснение… Доктор Батки, давайте съездим в Пендрагон. Если поторопиться, то мы успеем туда еще засветло.

Мы сели в машину и по хорошо знакомой дороге быстро доехали до полуразрушенной крепости. Спустились по лестнице, по которой когда-то шел Джон Бонавентура в сопровождении Сен-Жермена и Ленгля де Фреснуа, дрожавших от страха. Я теперь ничего не боялся. Я уже столкнулся с Невероятным и подходил ко всему с другими мерками.

Мы вошли в зал, освещенный искусственным солнцем. Граф отодвинул в сторону алтарь, а затем могильную плиту. Мы заглянули внутрь.

На катафалке лежал человек огромного роста в черном одеянии. Руки его были скрещены на груди, на пальцах сверкали перстни. На бескровном лице застыло суровое выражение… Но это было уже не величественное спокойствие нордического идола, а мрачное оцепенение посмертной маски.

И только сейчас я заметил торчащую у него из груди золотую рукоятку старинного кинжала. Бессмертный рыцарь покончил с собой.

По щеке графа пробежала слеза. Он закрыл могилу.

Когда мы вышли из крепости, уже смеркалось. Природа окрасилась в сочные цвета, в золотом ореоле заката под нами раскинулись богатые владения графа Гвинеда: села, леса, долины. Зыбкая воздушная красота вечернего пейзажа была живым воплощением бренности жизни.

— Как я устал! — сказал граф, и мы сели на замшелую каменную скамейку.

Сидели долго. Уже зажглись звезды и взошла яркая луна. И вдруг граф заговорил. До сих пор не могу понять, что побудило его отринуть привычную замкнутость. То ли усталость, то ли волнения последних дней, то ли ощущение того, что уже все позади.

— Асаф Пендрагон ждал благоприятного расположения звезд, чтобы еще раз попытаться искусственным путем получить золото. И наконец дождался… как раз сейчас, когда уже давно не существует розенкрейцеров и мир забыл об их таинственных опытах, а если кто-то и вспоминает, то не иначе как с иронической улыбкой. Этот период по странной случайности совпал с годиной испытаний, доставшихся на мою долю. Полночный всадник, бессмертный поборник справедливости, еще раз спас жизнь одному из своих потомков. Вот только золото ему получить так и не удалось. Великий Механизм, изобретенный розенкрейцерами, не функционировал, и чтобы привести его в действие оставался единственный выход: прибегнуть к черной магии, вызвав дьявола. Для этого нужно было кого-то принести в жертву, и Асаф Пендрагон похитил сына фермера. Узнав о случившемся, я пустился на поиски, чтобы спасти ребенка. Несколько дней плутал в горах и, когда уже совсем отчаялся, набрел на хижину, которую построил Морвин. Там я и нашел своего предка. Он поставил меня перед выбором. Кем пожертвовать: женщиной или ребенком? Это было жестокое испытание, врагу такого не пожелаешь. Я решил спасти мальчика… невинное существо. А ее… постигла злая участь. Но жертва оказалась напрасной, Великий Механизм так и не заработал. Если все было так, как вы рассказали, Асафу Пендрагону явился дьявол… но это уже предположения. Несомненно лишь одно: бессмертный старец в отчаянии наложил на себя руки… Однако уже стемнело. Пора и к дому.

Когда мы приехали в замок, граф полностью овладел собой и сказал своим обычным бесстрастным тоном:

— Дорогой друг, прошу вас, окажите мне небольшую любезность. Когда будете в Лондоне, зайдите к профессору кафедры зоологии Королевского колледжа Джулиану Хаксли. Скажите ему, что я хочу презентовать колледжу выведенных мною гигантских амбистом, а также все мои инструменты и теоретические выкладки. Если у кого-то возникнет желание, пусть доведет до конца то, что я начал, и сделает это достоянием гласности.

— О, милорд… вы решили бросить свою научную работу?

— А зачем мне продолжать эту работу? Чего стоят все мои эксперименты по сравнению с тем, что знали розенкрейцеры, или с тем, что происходит у нас на глазах? Лично я верю в воскрешение тела. А верят ли другие — меня не интересует. Доктор Батки, моя история подошла к концу. Я старый человек, я очень устал, и мои мысли гораздо больше занимает вечный покой, нежели воскрешение…

На этом и закончились уэльские события.

На другой день граф уехал в Шотландию.

Лина отправилась в Оксфорд, а Осборн и я — в Лондон.

Там я близко сошелся с Джулианом Хаксли, которого всегда почитал как великого биолога и как родственника Олдоса Хаксли, самого остроумного романиста современности.