Антал Серб - Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Мы, конечно же, понимаем, что капитализм родился раньше Бомера, но образ действий ювелира характерен уже для более поздней стадии капитализма — для его англо-американской разновидности, утвердившейся только во второй половине девятнадцатого века.

Это, кстати, является неплохим доказательством того, что между эпохой Людовика XVI и послереволюционным периодом вовсе не существует такой уж бездонной пропасти. Токвиль, выдающийся политик и мыслитель начала прошлого века, писал: «Французский народ в 1789 году совершил то, к чему стремился с незапамятных времен: расколол свою историю на две части, отделив глубокой пропастью то, что было, от того, что будет». Но здравомыслящие потомки не должны принимать эти слова за чистую монету. И Токвиль, и многие из его последователей прекрасно понимали, что революция не создала новый мир из ничего, а лишь чудодейственным образом дала созреть в мгновение ока всему тому, что уже давно укоренилось и, вероятно, принесло бы плоды и без вмешательства революции, только немного позже.

В этом смысле пример Бомера весьма показателен, здесь налицо склад мышления, свойственный крупному предпринимателю: стремление любой ценой обойти конкурентов, дух соперничества, который существовал уже в восемнадцатом веке и точно так же взрывал и разрушал миры, как и в последующие эпохи. То есть этот дух зародился отнюдь не вследствие революционных преобразований, как утверждают противники французской революции.

И здесь напрашивается еще один вывод. В экономически отсталом обществе, вероятно, ни одному ювелиру и в голову не пришло бы взяться за создание такого шедевра, равного которому еще не было в мире; подобная идея могла возникнуть только в благополучной стране, и это говорит о том, что период, предшествовавший революции, был ознаменован мощным подъемом экономики. Токвиль не обошел своим вниманием и это обстоятельство, но только в начале двадцатого века оно было документально подтверждено научными методами, причем сделали это не французские ученые, а русский Ардашев и немец Адальберт Валь.

Процесс экономического подъема начался еще при Людовике XV, был приостановлен Семилетней войной, а затем, во времена Людовика XVI, пошел еще более быстрыми темпами. Появляются новые железные рудники, строятся доменные печи. Раньше Франция закупала железо в Англии и Германии, теперь сама вырабатывает его на сталелитейных заводах Эльзаса, Лотарингии и Нанта. Стремительно развивается текстильная промышленность, особенно шерстопрядение. Франция снабжает весь мир севрским фарфором, коврами Гобеленов, хрусталем, производимым в Баккаре, руанским и неверским фаянсом. По всей стране начинается победное шествие машин. Марсель становится одним из важнейших портов мира. После подписания в 1786 году версальского мирного договора с Англией заключено торговое соглашение, которое оказалось выгодным для сельского хозяйства Франции, но зато нанесло ущерб коммерции и промышленности. Однако несмотря ни на что Франция превращается в самую зажиточную страну в мире после Англии. Пожалуй, тут стоит упомянуть — как об одном из характерных признаков оживления экономики — о том, что при Людовике XVI игра на бирже достигла таких масштабов, что в 1787 году Мирабо счел необходимым выступить с гневным осуждением зарвавшихся биржевиков.

Но как же все это сочетается с финансовым кризисом, который переживало в ту пору французское королевство, с пресловутым дефицитом, вызвавшим революционный взрыв? Дело в том, что это был финансовый кризис королевского двора, а не страны. У короля, или, вернее, у государственной казны, расходов было больше, чем доходов. Из этой ситуации могло быть только два выхода: или сократить расходы, или найти какие-то новые источники пополнения казны. И то, что король так и не смог ничего предпринять, явилось его личной трагедией и никак не повлияло на материальное благосостояние народа.

При Людовике XVI положение улучшается не только в области экономики, но и в сфере внешней политики. После бессмысленных и в общем бесславных войн, которые вели два предыдущих Людовика, Франция под руководством добросердечного короля и талантливого министра иностранных дел графа Вержена начинает проводить мудрую мирную политику, не поддаваясь на провокации своего беспокойного союзника австрийского императора Иосифа II, брата Марии Антуанетты, не раз пытавшегося втянуть Францию в военные авантюры. Она приняла участие только в одной войне — против Англии, за независимость Америки. Эта война была довольно спокойной, без особых потерь с французской стороны и долгое время шла с переменным успехом — французы захватывали английские колонии, англичане оккупировали французские колонии, — пока наконец в 1781 году объединенная франко-американская армия не одержала решающую победу под Йорктауном. В 1782 году возвращается на родину Лафайет, герой американской освободительной борьбы, и его чествуют в парижской Опере. Третьего сентября 1783 года заключается версальский мир (это еще первый; второй версальский мир будет иметь для Франции роковые последствия). Французы не особенно радуются мягким условиям мира, но все же чувствуют удовлетворение от того, что могут залечить раны, нанесенные Семилетней войной.

Но главным образом это период духовного подъема. «В 1780 году, — пишет Токвиль, — французы полностью избавились от ощущения, будто страна переживает депрессию. И тогда у них появилась беспредельная вера в то, что и человек, и весь мир с течением времени способны изменяться к лучшему». Как раз в это время братья Монгольфье открыли эру воздухоплавания, поднявшись в небо на шаре, наполненном теплым воздухом. Их примеру последовали другие, и даже нашлись смельчаки, которые начали совершать перелеты через Ла-Манш. Одни терпели аварии и погибали в волнах пролива, как это случилось с Пилатром де Розье, другим сопутствовала удача, как, например, Бланшару, водрузившему на британском берегу французский флаг. Интенсивно работает творческая мысль, совершаются все новые и новые открытия в области техники и медицины.

В конце восемнадцатого века Франция, по выражению Шпенглера, была «в форме». Этот спортивный термин Шпенглер использовал для характеристики тех наций, которые в состоянии преобразовать собственную историю и повлиять на мировой исторический процесс. Франция была в форме и, поигрывая бицепсами, неосознанно готовилась к величайшему и неотвратимому чуду, о котором имела весьма смутное представление: к революции. На некоторые секреты этой невольной подготовки и проливает свет наш рассказ.

Представив читателю объект нашего повествования, злополучное ожерелье, перейдем теперь к представлению действующих лиц, покажем их крупным планом, как это делалось в старых фильмах. Эти персонажи и их предыстории займут здесь довольно много места, что вполне естественно, так как наша история является драмой или скорее комедией характеров. В школьных учебниках сей жанр определяли следующим образом: если на сцене выведены такие-то и такие-то характеры, то в заданных условиях они должны вести себя так-то и так-то; то есть судьбы действующих лиц предрешены их характерами. Рассказав, о ком идет речь, мы доберемся до середины нашей истории.