Сергей Щепетов - Воины снегов

А жить в обществе и быть от него свободным, как известно, нельзя. Среди прочего это означает, что нужно общаться, что люди должны тебя понимать, а ты — их. О чём же говорят морские зверобои? Ну, прежде всего о бабах. Никаких запретных тем в интимной жизни не имеется, все про всех всё знают и с удовольствием обсуждают. А ещё говорят о ветре, льдах, звере. Для постороннего человека это не просто. Основных ветров полтора десятка, а есть ещё и разновидности. То же самое и со льдом, нерпами и тюленями, моржами и китами. Кириллу очень хотелось достать блокнот, карандаш, всё это записать, выучить и разом отмучаться. Только он на такой поступок не решился. Впрочем, вскоре выяснилось, что обучение безграмотного новичка является для людей дополнительным развлечением, которых не так уж и много в их жизни. Правда, Кирилл поначалу чуть не попал впросак. Возникшее ещё в тундре подозрение полностью подтвердилось: у таучинов в ходу как бы два языка — мужской и женский. Последний, наверное, можно было бы назвать сленгом — он употребляется лишь при общении женщин друг с другом. Для мужчин эта «мова» не табуирована, но использовать женские слова и обороты считается неприличным.

«Самурайский синдром» у приморцев оказался выражен не менее ярко, чем у тундровиков. Молодые мужчины и подростки всё свободное время посвящали тренировкам. Набор «видов спорта» был, в принципе, тот же, что и в тундре, но к нему здесь прибавились метание камней ремённой пращой, бег и прыжки в тяжёлых костяных доспехах. Эти доспехи, похоже, здесь и изготавливались — возле некоторых жилищ валялись груды отходов.

У человека, оказавшегося в новом месте, обычно возникает вполне естественное желание побродить по окрестностям, осмотреть их и как бы освоить. У Кирилла тоже возникло, но находиться вне шатра было крайне неприятно — ветер. В сочетании с морозом (пусть и довольно слабым) он создавал ярко выраженное чувство дискомфорта. А вот окружающих людей такой ветер почему-то радовал, и погоду они считали очень даже хорошей. На третью ночь случилось то, чего все, оказывается, давно ждали — треск, грохот, скрежет. Утром выяснилось, что лёд разорвало — вдоль берега осталась неровная полоса шириной в две-три сотни метров, а дальше вода, в которой плавают обломки льдин. За ней просматривается лёд, который издалека кажется сплошным.

В посёлке началась спешная подготовка маленьких одноместных кожаных лодок, похожих на байдарки. Впрочем, как началась, так и кончилась — к вечеру ветер сменился. Ночью вновь слышался треск и грохот, правда, уже не такой сильный. Утром почти всё население вылезло на скалы и принялось рассматривать итоги деятельности воды и ветра.

Ледовые поля вновь пригнало к припаю, но они не застыли, а двигались вдоль него куда-то на восток. Полоса контакта, шириной от первых десятков до сотен метров, представляла собой подвижное шумящее месиво из льдин, ледовой крошки и воды. В узких местах всё это вспучивалось, выдавливалось наверх, валилось на припай и ледовые поля. В этом бедламе на небольших участках свободной воды виднелись головы безмятежно резвящихся нерп — они, похоже, по ней соскучились.

Зрелище, в целом, было довольно грандиозным, и Кирилл засмотрелся, позабыв, что он не зритель, а вроде как участник здешних представлений, что они имеют к нему самое непосредственное отношение.

— Зачем стоишь здесь, Кирь? — тронул его за рукав брат Луноликой по имени Вэнгыт. Он был чуть моложе своей сестры. — Разве ты женщина? Пошли — всё готово!

— Пошли! — покорно кивнул учёный, пытаясь сообразить, куда и зачем в такой ситуации можно идти. — Этот живой лёд у вас называется тэ... Или мэ...

— Тымэгын! — рассмеялся парень. — Давай добудем нерп больше, чем люди Чаяка!

— Давай, — довольно мрачно кивнул Кирилл. — Организуем соцсоревнование на звание ударника первобытного труда.

— Ха! Запросто! А что такое «труд»?

— Не важно, — отмахнулся учёный и подумал: «Хорошо я устроился: „оленные“ таучины прощают мне грехи, потому что считают „береговым”. А „береговые“ — наоборот».

Как вскоре выяснилось, большинство мужчин уже покинуло посёлок. Теперь они размещаются в удобных местах вдоль кромки припая. По-видимому, люди собрались подкарауливать зверей, которые пожелают отдохнуть на льду. Кирилл подумал, что так, пожалуй, он тоже сможет, только вместо дротика-гарпуна использует своё ружьё — заряда картечи хватит, наверное, не только на маленькую нерпу, но и на приличного тюленя. Радость, однако, была недолгой — учёный сообразил, что в подобных ситуациях в его мире ружьё используется в комплекте с особым приспособлением — неким подобием кошки на длинной верёвке. Убить зверя мало, нужно умудриться зацепить его этой самой кошкой, иначе он просто утонет и достанется не охотнику, а креветкам и крабам. Придумать, из чего по-быстрому сделать цеплючую закидушку, он не успел — оказалось, что у его «родственника» иные планы.

Два комплекта охотничьего снаряжения были уже подготовлены. Предусмотрительности «родни» удивляться не приходилось: второй комплект принадлежал Луноликой, которая, приобретя законного мужа, как бы утрачивала моральное право ходить на охоту — дабы об этом муже люди не подумали плохого. Никаких рюкзаков или заплечных мешков в комплект не входило: два коротких метательных гарпуна с бухтами ремённых линей, копьё с костяным крюком на другом конце древка (для вытаскивания добычи), посох для проверки льда, пара снегоступов — и всё. Снаряжение было быстро разобрано и навьючено на себя (Кирилл смотрел на напарника и повторял его манипуляции). Вэнгыт со снегоступами под мышкой двинулся по еле заметной тропе, которая вела не прямо на берег, а уходила вправо — на другую сторону скалистого мыса, на склоне которого разместился посёлок.

Через пару сотен метров Вэнгыт остановился и, обернувшись назад, закричал:

— А ты куда, женщина?! Хочешь спугнуть нашу удачу?

Кирилл тоже обернулся — сзади шла его «жена».

— Ещё чего! — надменно вскинула голову Луноликая. Она стояла на тропе и держала в руках снегоступы. — Раньше не спугивала и теперь не спугну!

— Уходи домой! — не сдавался брат. — Разве мало надо мной из-за тебя смеялись люди?

— Люди никогда не смеялись, если ели добытое мной мясо! — констатировала женщина очевидный для всех факт.

— Скажи ты ей, Кирь! — запросил поддержки охотник. — Ну до чего же упрямая!

— Пусть идёт, — с деланным равнодушием пожал плечами учёный. Стыдно признаться, но в обществе «жены» он чувствовал себя гораздо увереннее — она давно уже не смеялась над его бесчисленными проколами и попаданиями в нелепые ситуации. Даже наоборот — как-то приспособилась ограждать от них. — Пусть идёт! Она поможет нам перетаскивать добычу!