Сергей Щепетов - Воины снегов

План был наивный, но не безумный. Основной расчёт на то, что этот мир — его реалии — очень близки (если не идентичны!) прошлому родной страны. А в этом прошлом при освоении дальних концов Сибири постоянно ощущался острый дефицит «кадров». Соответственно, в казаки верстали чуть ли не всех подряд, вплоть до явных уголовников. Служилых ничему не учили, мало что им давали, а требовали от них всякого. В том числе платить из государева жалованья в войсковую казну этакий налог — на выкуп пленных. Уж как они платили и куда на самом деле шли эти средства — другой вопрос, но каждый конквистадор мог рассчитывать — теоретически — что в беде его не бросят. Вот сейчас Кирилл публично объявил, что находится в плену, и отмахнуться, отказаться от попытки его вызволения казачье руководство не может — неприлично это.

Кроме того, осаждённые, наверно, не заинтересованы в затягивании военных действий — сплошной разор и никакого прибытка. А таучинам будет почётно и лестно, если менгиты начнут переговоры — это можно считать если и не победой, то признанием силы.

Ожидание длилось минут десять-пятнадцать. Наконец из крепости раздался крик:

— Кирюха! Скажи, чтоб отошли подалее! С тойоном ихним приказчик говорить будет!

«Сработало! — облегчённо вздохнул учёный. — Что дальше?»

Высокие договаривающиеся стороны сошлись на поле — расчищенном участке перед воротами. Общались, естественно, под прицелом ружей и луков. Немалого труда стоило Кириллу объяснить таучинам, что не стрелять надо, а просто быть наготове. Впрочем, как оказалось, некоторый опыт ведения переговоров у них имелся — перед началом битвы или после неё при ничейных результатах. Тот факт, что один из «настоящих людей» может говорить на языке менгитов, удивления у соратников почему-то не вызвал. Наверное, они сочли это ещё одной Кирилловой странностью, вроде умывания по утрам.

Острожный приказчик, конечно, на переговоры не вышел. Со стороны противника тоже возникла проблема: включать Рычкына в состав делегации было опасно, поскольку слишком он злобен и глуп, а Чаяка показывать нельзя — его тут знают в качестве таучинского «князца», который ударился в «измену». Пришлось пригласить несколько малознакомых воинов посолидней — просто для видимости.

Мероприятие затянулось до вечера. Много раз служилые отправляли гонца в крепость — утрясать детали. Пока он ходил туда-сюда, Кириллу нужно было общаться с оставшимися переговорщиками «за жизнь». Поскольку в реалиях казачьей жизни он понимал плохо (мягко выражаясь!), пришлось срочно придумать себе амнезию — частичную потерю памяти: куда-то с кем-то шли, напали какие-то инородцы и чем-то дали по башке — очнулся в плену.

Переговоры шли трудно — и не только потому, что Кириллу приходилось делать «неидентичный» перевод высказываний. Всплыла масса осложняющих обстоятельств и бюрократических закавык. В принципе, острожное начальство не прочь отпустить Мэгыя, если таучинское войско уйдёт. Однако данный иноземец уже проходит по бумагам как официальный аманат — заложник, за которого должны платить ясак. Это с одной стороны, а с другой — никто этот самый ясак платить не собирается. Немногие знакомые таучины — из «мирных» — в глаза смеются: за что давать?! Чтоб Мэгыя не обижали? Да он сам кого хош обидит! Он в плену оказался? Ну и дурак! Коли его победили, так должен был зарезаться или попросить смерти — не мужик, что ли?! А если смерти ему не дали, если обманом в плен взяли — значит, менгиты плохие — с какой тогда стати вообще с ними разговаривать, тем более что-то им давать?!

Кирилл напряг память, мобилизовал свои лингвистические способности и пустился в объяснения. Раз за разом он повторял на разные лады, что брать у таучинов заложников бесполезно — свою жизнь они не ценят. Единственный способ хотя бы формально подвести их «под руку государеву», это заинтересовать какими-то подарками, наладить дружеские отношения. Ему возражали: брать аманатов — воля высшего начальства, и не нам с ней спорить. Кроме того, немирных «иноземцев» велено побивать, а не одаривать. Впрочем, одаривать всё-таки пытались, но народец оказался весьма подлый, и толку от того никакого не было.

Надо признать, что аргументы у служилых были вескими. Кирилл изворачивался как мог, чтобы уладить дело миром. Даже предложил обменять Мэгыя на пушку, хотя и не был уверен, что Рычкын согласится её отдать. Такой обмен, однако, оппонентов не заинтересовал — орудие не с их «подотчёта», откуда оно взялось у таучинов, никто не ведает, а потому и чёрт с ним.

Выход в конце концов нашёлся. Кирилл кое-как сумел объяснить, что пирамиды власти у таучинов нет — никаких родов и племён в наличии не имеется. Ни платить за Мэгыя, ни всерьёз заступаться за него никто не будет — данная баталия, по большому счёту, затеяна «из принципа», а не ради его спасения. А вот сам Мэгый, если в плену останутся члены его семьи, может, и согласится вносить ясак, но для этого он должен оказаться на свободе. Эту идею Кирилл подкрепил историей о якобы подслушанном разговоре «сильных людей» таучинов. Коварные иноземцы, если не смогут взять острог, собираются организовать блокаду крепости и заняться грабежом окрестных мавчувенов, дабы лишить гарнизон средств к существованию.

В крепость в очередной раз был отправлен гонец. Кирилл нервничал: за спиной гомонила вооружённая и почти неуправляемая толпа, а впереди — на стене и у ворот — среди служилых время от времени мелькала рыжая борода: «Если это тот самый казачок, который участвовал в драке на Уюнкаре, то история про мой плен и потерю памяти окажется шитой белыми нитками».

Гонец вернулся к переговорщикам и принёс радостную весть — на сей раз предложение «проходит». В том смысле, что острожное начальство и сам Мэгый согласны. Последний в этот момент, вероятно, уже приносит шерть — клятву верности. Более того, раз он теперь стал ясачным, то ему дадут подарки и отпустят с ним захваченных малых детей. Правда, и к таучинам имеется дополнительное требование: они должны отпустить пленного казака — не гоже крещёному находиться в руках нехристей!

В первый момент Кирилл испытал чувство «глубокого удовлетворения», во второй — прикинул возможные варианты собственной участи, ужаснулся и принялся себя успокаивать: «В конце концов, ведь я и сам русский! Ведь я в доме должен жить, а не в кожаном шатре!» Успокоения не получилось, зато стало ясно, что ради собственного благополучия он не в состоянии обречь на гибель людей — даже незнакомых, даже не очень хороших. Впрочем, заниматься самокопанием ему было некогда — предстояло как-то замотивировать для таучинов своё «желание» остаться у менгитов.

Мотивировка получилась такая: он — таучинский воин Кирь — приглашён в острог как почётный гость и приглашение принял. В этих гостях он, очевидно, пробудет до зимы и вернётся домой вместе с Чаяком, когда тот окажется в этих краях со своим торговым караваном. А до тех пор Кирь просит «друга» присмотреть за его семьёй и имуществом.