Сергей Щепетов - Айдарский острог

При всём при том отряд (если его можно так назвать) двигался с предельной скоростью. Оленей не щадили, благо их было много. Кирилл чувствовал себя старинной неуправляемой торпедой — безмысленной и обтекаемой, — которую выпустили на цель. Спутники, конечно, не знали, что такое «торпеда», но одержимость молодого воина чувствовали и относились к ней с почтением. Возможно, потому, что совсем недавно подобный «психоз» Киря привёл их к великой победе. Почему бы не повторить?

Учёный не обольщался по поводу мотивов, двигавших этими людьми. Чаяка никак нельзя было заподозрить в патриотизме, в заботе о судьбах своего народа. Он просто был непоседой, жадным до новых приключений. Ну, и честолюбие имел немалое, которое можно удовлетворить воинской славой, обладанием материальными ценностями или информацией, способной развеять скуку «настоящих людей». Остальные тянулись за своими предводителями, поскольку знали, что им сопутствует удача и, самое главное, путешествовать и воевать вместе с ними гораздо интересней, чем работать — в смысле пасти оленей или добывать морского зверя.

Оказалось, что путей, которыми большой тяжёлый караван мог бы уйти из Коймска в открытую тундру, не так уж и много. След такого каравана они нашли без труда — и какой след! При перекочёвках запряжённые оленями сани двигаются друг за другом — сколько бы их ни было. Здесь же местами снег был прокатан до камней, образовывалось две, три и даже четыре колеи, кое-где снег был тёмным от оленьего помёта. Упряжек здесь прошло, по общему мнению, не просто «много», а «очень, очень много». Кроме того, часть людей (тоже «очень много») двигалась на лыжах. В общем, сомневаться в том, что здесь недавно прошла «армия» Петруцкого, не приходилось. Вероятно, русские мобилизовали для похода значительную часть оленьего поголовья у ясачных мавчувенов — возможно, вместе с хозяевами. Однако нарт или обученных ездовых животных всё-таки не хватило, и многим служилым пришлось идти пешком. Вся армия, соответственно, двигалась на марше со скоростью пешехода. А на самом деле, как объяснили Кириллу, ещё медленней, поскольку упряжным оленям нужно периодически кормиться, вечером их нужно распрячь, а утром собирать и запрячь, что вовсе не просто. «Ну и что? — невесело размышлял учёный. — Пускай 15-20 км в день. За 10 дней — 200, за месяц, соответственно, 600 км — совсем не мало, если можно не торопиться».

В общем, худшие опасения подтвердились, и Чаяк, с молчаливого одобрения своего «друга», разделил отряд. Большинство воинов, отправившихся когда-то к жилищу Тгелета для жертвоприношения, отбыли восвояси вместе с оленями. Им было поручено оповестить своих ближних и дальних о грозящей опасности. Кирилл, впрочем, сомневался, что меры предосторожности кем-либо будут приняты — в лучшем случае соседи сговорятся сражаться вместе и приготовят оружие. С предводителями остались трое молодых воинов, каждому из которых предстояло управлять двумя упряжками — собственной ездовой и идущей следом грузовой, запряжённой одним оленем. Груз, впрочем, был невелик, поскольку запас еды передвигался собственными ногами — привязанный сзади к нартам.

— Нам нужно догнать русских, — сказал Кирилл. Он ожидал вопроса «зачем?», но Чаяк только пожал плевами:

— Это нетрудно. По-моему, они направляются к морю. Идут медленно и обходят все холмы. Мы можем ехать прямо — их след, наверное, не потеряем.

— Да уж, конечно... — вздохнул Кирилл.

Армия российских конквистадоров действительно двигалась в сторону моря, понемногу забирая к востоку, пока не вышла в русло довольно крупной реки. Идти по льду было, конечно, удобней, но за это пришлось дорого заплатить. Правый берег оказался скалистым — из снега торчали камни, и к тому же в эти дни повысилась температура воздуха. Безжалостный солнечный свет и тёмные скалы ускорили таяние снега — по притокам на лёд русла пошла вода. Пришлось выходить на левый берег, поскольку по правому двигаться было невозможно. Когда же скальный массив остался позади, перейти реку было уже нельзя — слишком много воды поверх льда. Впрочем, до устья было уже недалеко...

Кирилл день за днём гнал своих оленей вслед за упряжкой Чаяка. Сквозь прорези «полумаски» любоваться красотами природы было невозможно, да, собственно говоря, и не хотелось. Тревога и дурные предчувствия не давали покоя: с одной стороны, он без конца прокручивал в памяти разговор с Селиверстовым о схождении «параллельных» реальностей, с другой — вспоминал известные подробности первого похода аналога Петруцкого в родном мире (пока совпадали!). И всё это на фоне лютой тоски по Луноликой — жить без неё он не мог и не хотел. Временами, правда, наступало некоторое отрезвление: Кирилл осознавал, что есть другой мир и другая жизнь — с тёплой квартирой, с компьютером, книгами и нормальной едой. Только всё это казалось каким-то далёким, туманным и... ненастоящим.

А настоящим был бескрайний простор покрытого льдом моря, открывшийся на подходе к устью реки. Между крайней левой протокой и пологим прибрежным холмом весь снег был истоптан, чернели пятна скудных кострищ и прямоугольные следы стоявших здесь походных пологов. Следы оказались совсем свежими, а зола в кострищах — почти тёплой.

— Сегодня ночью тут стояли, — сказал Чаяк, растирая угольки между пальцев. — Спали совсем мало и дальше пошли.

— А куда пошли-то? — спросил Кирилл, озирая огромную стоянку. — В море, что ли? Влево следов нет, а справа вода по руслу — не перейти.

Таучин некоторое время разглядывал сквозь прорези маски ледяную равнину моря. Вдоль берега лёд был залит водой, натёкшей по руслу реки и из мелких ручейков, впадающих непосредственно в море. Издалека эта вода имела темно голубой цвет в глубоких местах и совсем бледный — в мелких.

— Наверное, туда пошли, — указал рукой Чаяк. — Давай на холм заедем и по...

Он замер, не завершив фразу, не закончив соответствующий жест. Кирилл тоже застыл, перестав дышать. Звук повторился — ещё и ещё раз.

— Может, лёд ломается? — почему-то шёпотом поговорил учёный и вопросительно посмотрел на своего спутника. — Воды много натекло сверху, вот и не выдержал...

Чаяк не ответил — ни словом, ни взглядом. Он повернулся и трусцой побежал к своей упряжке. Кирилл последовал за ним — а что ему оставалось делать?

На дальней оконечности холма, длинным мысом вдававшейся в море, они оказались минут через 20-30. Ехали по старому следу, поскольку кто-то из русских, видимо, накануне посещал это место. Вид отсюда открывался прекрасный, особенно на морской берег правее устья реки. А вот то, что на этом берегу происходило, прекрасным назвать было никак нельзя...

Кирилл сорвал солнцезащитную полумаску и вскочил на ноги, даже забыв утопить в снег роговой якорь-тормоз своей нарты. Десятка секунд ему хватило, чтобы понять происходящее: он видел прошлое собственного мира — то самое, которое когда-то воображал, читая исторические тексты. Один из них возник в правом верхнем углу поля зрения, и побежали строчки, не мешая, впрочем, видеть происходящее.