Сергей Щепетов - Айдарский острог

— Ты — Нкагуяка? — спросил Кирилл оставшегося в живых таучина.

— Тылгерлан, — ткнул себя в грудь мужчина.

— Ладно, значит, Нкагуякой буду я. Пошли отсюда!

— Пошли.

Подмена по принципу Монте-Кристо прошла гладко. От подола своей рубахи Кирилл отрезал полосу шкуры и обмотал ею голову, включая лицо, оставив лишь щели для глаз. Поверх своей одежды напялил кухлянку и штаны мертвеца — это было, конечно, не слишком приятно, но другого выхода он не придумал. Идти сам Кирилл как бы не мог, и Тылгерлану пришлось его поддерживать — почти что тащить на себе. Надо сказать, что рассматривать их никто и не пытался — охранники не только отошли подальше, но и отвернулись, словно боялись заразиться взглядом.

Как только больные оказались за изгородью, возникла проблема: а куда, собственно говоря, идти? Кирилл попросил спутника остановиться и, как бы в изнеможении, сполз на землю. Это, разумеется, никому не понравилось: служилые разразились потоком матерной брани, а кривоногий мавчувен завизжал:

— Вставай, вставай, тухлый труп! Убирайтесь! Уходите быстро! Туда, туда уходите!

Судя по указанному направлению, следовало обогнуть острожную стену и выйти к реке выше по течению.

— Ну, пошли, — усмехнулся Кирилл. — Не любят они нас, прогоняют.

Пока они ковыляли по мокрым кочкам к берегу, учёный попытался больше узнать о своём спутнике. Однако добровольно отвечать на вопросы тот не хотел, так что пришлось слегка на него надавить — морально, конечно. Получилось, что Тылгерлан как раз из тех, кто психологически сломался после контакта с русскими. Он был хозяином «переднего» дома небольшого стойбища, к несчастью оказавшегося в зоне досягаемости людей Петруцкого во время похода, и был взят в качестве аманата. Оставшимся родственникам толмач объяснил, что от них требуется для сохранения жизни мужа, отца, сына и брата. Из всего сказанного избитые и ограбленные таучины поняли, наверное, только то, что Тылгерлана уводят в деревянное стойбище на Айдаре и что надо туда за ним приехать. Что они и сделали, раздобыв где-то две лодки. Сам же Тылгерлан, похоже, с момента своего пленения находился в ступоре или депрессии — окружающим он интересовался мало и, вообще, не очень хотел жить, а умереть всё никак не мог.

В конце концов путники добрались до берега, где их ждали лодки. Но какой это был берег! Кочкастая тундра плавно понижалась и переходила в топкое илистое болото. В этом болоте границы между водой и сушей вообще не наблюдалось: лодки находились где-то в дали — там, наверное, было достаточно глубоко. Похоже, острожное начальство выбрало для таучинов самое поганое место, которое нашлось в окрестностях острога. Прежде чем лезть в эту жижу, Кирилл снял чужую одежду, торбаза и собственные штаны. Правда, тут же надел их обратно — уж больно сильно злодействовали комары.

Несколько раз учёному казалось, что они окончательно завязли. Люди, находившиеся в лодках, помочь им ничем не могли — не могли подплыть ближе. Когда до плавсредств осталось с полсотни метров, Кирилл принялся кричать встречающим, что на них русская скверна, что плыть вместе с нормальными людьми они не могут и пусть им освободят одну лодку. Растолковать что-то насчёт «скверны» надежды было мало, поэтому учёный сосредоточился на простом требовании освободить одну лодку. Тылгерлану пришлось подтвердить пожелание нового знакомого личным приказом — для своих он ещё оставался немалым авторитетом. Команда была выполнена: долблёнки сблизились, из одной в другую перегрузили какие-то вещи, а потом её покинул и единственный пассажир. Кирилл потребовал воткнуть в дно шест, привязать к нему пустую лодку и отплыть от неё на десяток метров.

Пока что всё шло по плану, кроме одного — двигаться вперёд было почти невозможно. До лодки оставалось метров двадцать, вода была уже выше пояса, но слой её не превышал 20 см, а дальше — ил. Каждый следующий шаг был настоящим подвигом, но Кирилл озаботился ещё и грядущей проблемой: а как в лодку-то залезать? В пустую долблёнку и из нормальной воды не запрыгнуть, а уж из ила... Хотя если один будет держать, находясь снаружи, то другой может и влезть, не перевернувшись. В общем, Кирилл заинтересовался успехами Тылгерлана, которому уже давно перестал помогать, поскольку толку от этого никакого не было. Оказалось, что таучин отстал в общем-то не сильно, но почему-то забирает вправо — в сторону второй долблёнки.

— Ты куда?! — заорал учёный. — К ним нельзя! Вы же все умрёте! Двигай сюда — ко мне!

Крики его на Тылгерлана не произвели никакого впечатления — он продолжал месить грязь, упорно пробираясь вперёд. Зато отреагировали пассажиры в лодке: они её развернули носом к берегу и... метнули аркан своему сородичу!

Тылгерлан поймал ремённую плетёнку, завязал узел, чтобы петля перестала быть скользящей, надел её на себя, пропустив под мышками. Двое пассажиров лодки принялись отгребаться вёслами, а один стал потихоньку тянуть аркан на себя.

Учёный зашёлся в крике — по-русски и по-таучински. Однако ни доводы разума, ни мат, ни угрозы на людей не действовали — они недоумённо посматривали на Кирилла и продолжали заниматься своим делом. Оно завершилось вполне успешно: дорогого родственника, перемазанного илом, втащили в долблёнку. После этого плавсредство медленно двинулось вверх по течению. Гребцы то и дело отвлекались, чтобы творить в адрес Кирилла охранные знаки.

Учёный злобно выругался им вслед, но грозить кулаком не стал — у таучинов это считается плохим знаком. Он остался наедине с рекой, лодкой и своими проблемами: «Тупицы чёртовы... Надо было хоть спросить, где земля их кочевий, — ведь разнесут же заразу! Сволочи... В общем, господин капитан меня переиграл — 1:0 в его пользу. — В мозг учёного ввинтилась мысль о Луноликой, и он поправился: — Будем надеяться, что только 1:0».

Проблему погрузки в лодку Кирилл решал долго и мучительно. Проще всего казалось переплыть вместе с лодкой на тот берег — где дно потвёрже — и там в неё залезть. Однако вскоре выяснилось, что здесь не Сочи и вода очень холодная, а протока широкая. Дело кончилось тем, что Кирилл выбрался на свободную воду вместе с плавсредством, разделся догола, закинул мокрую одежду в долблёнку и занялся водной акробатикой. Нужно было нырнуть поглубже, а выныривая, как можно выше выскочить из воды — так, чтобы лечь грудью и животом на корму лодки. С четвёртого раза трюк получился, и Кирилл плюхнулся на дно с мыслью о том, оставили ему весло или нет. Всё остальное казалось мелочью — сушить на себе одежду ему было не привыкать.

Весло в лодке нашлось, однако стоять на месте без помощи гребца лодка не желала — норовила перевернуться. Впрочем, поддерживать равновесие веслом Кирилл умел — это даже легче, чем ездить на велосипеде. Он поупражнялся в гребле, чтобы согреться и «приручить» незнакомое судно, а потом направился вниз по течению. Осмотр российской фортификации со стороны воды принёс ему много новой интересной информации: «Забор явно подновили, а пушек тут стоит аж четыре штуки, и все выглядят боеспособными — во всяком случае, блестят снаружи. Протока, на которую они смотрят, не очень широкая — не то что возле Коймска. Наверное, ядрами можно стрелять и по противоположному берегу. В общем, штурмовать острог с воды бесполезно — если не ставить целью избавление от максимального количества своих воинов. С суши я видел, конечно, не всё, но, похоже, там тоже не подступиться.