Федор Раззаков - Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

Исходя из этого, наивно было бы предполагать, что инспекторская проверка, прошедшая в Ставропольском КГБ и установившая факты злостных нарушений, могла иметь положительный отклик у Андропова. Нет, как генсек он, конечно, должен был на нее отреагировать — послать туда свою инспекцию, но все это было не больше, чем фикция, учитывая ту борьбу, которую Андропов вел против Черненко и где каждый ценный кадр ценился на вес золота. Тем более, такой кадр, каким был для генсека Михаил Горбачев.

Вообще Бородин хорошо знал этого человека — Горбачев неоднократно выступал перед сотрудниками ЦК КПСС на различных мероприятиях, в том числе и в неформальной обстановке, так сказать, «без бумажки». И каждый раз Бородин поражался тому, что нашел в нем Андропов. Зная бывшего шефа КГБ как умного и образованного человека, Бородин не мог понять, как он мог «прикипеть душой» к этому «колхознику», для которого потолок — это руководство областью или краем. Он же типичный пустобрех, который любит говорить, но все его речи — это переливание из пустого в порожнее. А его сделали секретарем ЦК КПСС, а теперь и вовсе тянут в Генеральные секретари огромной и многонациональной страны. А он слово «Азербайджан» выговорить не может — произносит его, как «Азебарджан». Вроде бы, мелочь, но дьявол именно в таких мелочах и кроется. Однако чуть позже Болдин догадался о тайной стратегии Андропова по отношению к Горбачеву. Именно такими пустобрехами и легко управлять — манипулировать ими, оставаясь за их спиной, в тени. Это была типичная чекистская «разводка». Вот почему Андропов всегда недолюбливал умных людей вроде Косыгина, Щелокова или Рашидова — он боялся конкуренции с их стороны и того, что ими трудно или невозможно управлять. Он опасался, что они затмят его самого, а тем более его любимчиков, вроде пустобреха Горбачева.

«Именно поэтому все так теперь и складывается, — размышлял Бородин. — Одного армянина — Вартаняна, выходца из крестьян — увольняют из органов, чтобы его разоблачения ненароком не задели Горбачева, а земляка Вартаняна — Мелкумова, сына торгового работника — наоборот, оставляют на плаву, да еще всячески его лелеют и холят. Вот она, нынешняя справедливость — справедливость по-андроповски». Однако вслух эти мысли Бородин предпочел не озвучивать, а вместо этого произнес:

— Таким образом, мы уже можем сложить некий пасьянс под названием «горбачевские рокировки». Из него следует, что Горбачев активно готовит плацдарм для своего восхождения на пост генсека, расставляя на ключевые посты в разных областях своих клевретов. Среди них: Егор Лигачев — заведующий отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС, или главный кадровик партии, Василий Сергеев — начальник новоявленного управления «В», ведающего контрразведкой в МВД, или главный «чистильщик» в органах внутренних дел, Николай Кручина — управделами ЦК КПСС, или главный партийный завхоз, Анатолий Лукьянов — первый заместитель заведующего Общим отделом ЦК КПСС, или второй человек в секретной партийной канцелярии, Александр Яковлев — директор Института мировой экономики и международных отношений, или главный связник с международными экономическими и политическими структурами. Всех перечислил?

— Включите в этот список еще и Марата Грамова — нового главу Госкомспорта, — подсказал Шеленцов. — Все-таки спорт в наше время идет рука об руку с политикой.

«Согласен, особенно в свете того, что эти чинуши задумали сделать с ташкентским «Пахтакором», — подумал Бородин, но опять предпочел свои мысли вслух не произносить.

Связанный по рукам и ногам и с кляпом во рту, Иван Сараев лежал в грязном мешке под задним сиденьем микроавтобуса, который мчался по дорогам Афганистана. В этот мешок его затолкали полчаса назад, когда автомобиль выехал на горную трассу, ведущую куда-то на восток страны. Куда именно они держали путь, Сараев не знал, но догадывался — скорее всего, это был город Пули-Хумри, который был центром провинции Баглан. И вскоре его догадка нашла свое подтверждение. Через некоторое время автомобиль остановился и пленник услышал чью-то речь. Люди говорили на дари, причем один голос принадлежал курбаши Хаятулло, а вот голос второго говорившего Сараеву был неизвестен. Но речь шла о деньгах, из чего он сделал вывод, что их остановил патруль на блокпосту при въезде в город. Причем службу на нем несли солдаты афганского царандоя, с которыми было легче договориться проехать в город за взятку. Так оно и вышло. Спустя несколько минут автомобиль снова тронулся в путь, что означало только одно — неприятностей с патрульными у беглецов не возникло. «Интересно, к кому именно направляется курбаши в Пули-Хумри? — размышлял Сараев, лежа в мешке, в котором так сильно пахло луком, что дышать можно было с трудом. — Скорее всего, это кто-то из его племенной родни. Кому-то другому курбаши вряд ли бы доверился».

Спустя какое-то время автомобиль остановился и кто-то из обитателей микроавтобуса вышел из салона. Отсутствовал он несколько минут, после чего снова вернулся и следом за этим послышался звук открываемых металлических ворот. И автомобиль куда-то заехал — видимо, во двор дома. «Слава богу, приехали», — подумал Сараев, поскольку дышать в грязном мешке становилось все труднее и труднее. И едва он успел об этом подумать, как чьи-то сильные руки выволокли его из автомобиля и бросили на землю. Затем мешок развязали, и Сараев с облегчением вдохнул в себя свежий утренний воздух и осмотрелся. Он, действительно, находился в каком-то дворе, за высокими глиняными стенами которого простирались горы. Видимо, это была самая окраина Пули-Хумри — место, где поблизости не было ни одного блокпоста ни советских, ни афганских войск.

Пленную девочку-афганку увели куда-то в дом, а Сараева, толкая в спину дулом автомата, повели в глинобитный сарай, где пол был усыпан овечьим пометом, что ясно указывало на то, кто совсем недавно здесь обитал. Теперь здесь предстояло неизвестно сколько времени прожить Сараеву. В этом помещении было всего лишь одно узенькое окошко, выходившее в горы. Но солдат и этому был рад, поскольку это окно отныне было его единственным выходом в мир.

Подойдя к двери, Сараев прильнул к небольшому отверстию между кривыми досками и увидел, что охранник, вооруженный «калашом», сидит неподалеку на глиняном выступе у стены. Это был совсем другой человек, до этого не входивший в охрану пленника. Поэтому понять, как он будет себя вести, было пока невозможно. Но в любом случае мысль о побеге по-прежнему занозой сидела в голове у Сараева. И теперь, глядя на охранника, он сжимал в кармане брюк заостренный на одном конце обломок палки — единственное его оружие, которое могло ему помочь вырваться из этого плена.