Николай Пахомов - Святослав, князь курский [Proza.ry]

Всеволод Ольгович, узнав о бегстве брата из Новгорода, был не только расстроен этим обстоятельством, но и рассержен. Так как, нов-городцы, попросив сначала у него на свой стол шурина Святополка Мстиславича, сына Мстислава и Любавы Дмитриевны Новгородки, в последний момент отказали и ему, откупившись дарами. Святополк хоть был и из Мономашичей, но все же родственник — сводный брат княгини Агафьи, да и киевского князя держался, как и старший брат его, Изяслав. Поэтому он в определенной мере устраивал Всеволода Ольго-вича. Но не срослось, не вылепилось. Взяли же себе новгородцы князя у противной стороны: вдругорядь у суздальского князя Юрия Владими-ровича — сына Ростислава.

Разгневанный таким поворотом дела, предпочтением его отпрыску младшей ветви, Святополк в отместку коварным новгородцам занял со своей дружиной город Торжок, находившийся во владении Новгород-ской земли, чем вновь усугубил и без того натянутые отношения между Всеволодом Ольговичем и потомками Мономаха. К тому же Ольговичи остались не только без новгородского стола, но и с враждебно настро-енными к ним новгородцами.

— Что ты наделал! — вычитывал киевский князь Святославу Кур-скому, когда тот с сыном Олегом, которому исполнилось шесть лет, и он уже был отдан на обучение грамоте и воинскому делу, прибыл в Ки-ев. — Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Мы не только одного из лучших княжеств в Руси лишились, но и могущественных врагов себе нажили.

Предвидя подобный неприятный разговор, Святослав Ольгович всячески оттягивал поездку к старшему брату. Но вот пришлось ехать. И не просто ехать, а на свадебный пир по случаю выдачи замуж дочери Всеволода, пятнадцатилетней Звениславы, за сына польского короля Владислава, Болеслава Владиславича Кудрявого. Событие не просто семейное, но и государственное. И проигнорировать его, не прибыть с подарками для поздравления молодых было просто невозможно — вста-ла бы кровная обида не только с братом Всеволодом, но и с его новыми польскими родственниками.

Курский князь прибыл в Киев с сыном и старшей дружиной, так как княгиня Мария после болезни была слабой, только-только начавшей приходить в себя после горя, постигшего их семью. Вот и осталась в Курске. С первой же супругой, Еленой, от которой он все больше и больше удалялся, ехать не стоило по иным соображениям, чтобы избе-жать пересудов, укоризненных взглядов, а то и откровенных насмешек. Да та и сама не пожелала бы такого. И, вообще, как доносили князю верные люди, она в последнее время больше тянулась к церкви, чем к мирской жизни.

Разговор между братьями происходил один на один в опочивальне великого князя, вдали от чужих глаз и ушей, так что оба Ольговича, не присаживаясь за большой дубовый стол или на лавки, стоявшие вдоль стен, стоя посреди помещения, в выражениях особо не стеснялись. Вре-мя от времени то один, то другой подкрепляли свои слова жестикуляци-ей рук, мимикой лиц. Особенно усерден в этом был хозяин опочиваль-ни, Всеволод. Оба в отцову породу высокие, грузные, с багровыми ли-цами и взъерошенными рыжеватыми бородами. В праздничных портах и рубахах, изрядно украшенных цветным шитьем по вороту и подолу, при богатых поясах, но без мечей: на пиршество съехались, а не на поле брани.

— Брат! — оправдывался Святослав, — если бы ты знал, что за народ новгородцы, ты бы на меня так не кричал. Это не люди, а исчадие ада! Вечно всем недовольны, вечно крикливы, вечно им враги да измены всюду мерещатся! А уж как жадны, как завистливы, только Господу Богу известно… Не могу я с ними! Не могу!

Святослав хотел напомнить брату, как новгородцы держали в за-ложниках не только его супругу, но и самого митрополита, но Всеволод опередил, не дал:

— А вот Ростислав Юрьевич, Мономашич, смог!

Горечь и досада переполняли слова Всеволода, так как все выстро-енные им планы рушились.

— Надолго ли? — скривил губы в ироничной усмешке курский князь, скривил так, словно яблоко зеленое да вязко-кислое куснул. — Ты, брат, чем попрекать, лучше бы к Курску моему какой никакой городок добавил из свои владений… хотя бы Новгород Северский… или Пере-яславль. Слышал, там недруг мой, Андрей Владимирович, [95] Андрей Владимирович (ок. 1102–1141), сын Владимира Мономаха, князь переяславский, прозванный Добрым, умер 20 января 1141 г. недавно преставился. Вот бы ты брату своему и порадел… [96] Порадеть — в данном случае оказать услугу.

— О Новгородке Северском, возможно, подумаю, — сменил гнев на милость Всеволод, — но о Переяславле даже и не заикайся, даже не меч-тай: отдан уже Вячеславу Владимировичу, князю туровскому.

— Мономашичу?! — усмехнувшись, уколол язвительным взглядом брата Святослав. — Не пойму я тебя, Всеволод Ольгович: то ты меня бранишь за то, что новгородский стол к Мономашичам отошел, то сам по собственной воле Переславль их роду отдаешь, обойдя не только меня, но и брата нашего Игоря… А ведь ранее Переяславль ты Игорю обещал! Ведь было?

— Что было, то сплыло, — вновь недовольным тоном произнес Все-волод, нахмурившись. — Вячеслав Владимирович хоть и Мономашич, но человек мне верный и преданный… Да и на сродственников моих, Мстиславичей, зла не держит. С ним в Переяславле мне будет спокой-ней. Не то что с иными…

— А Игорь? — перебил старшего брата Святослав. — Ведь он брат наш…

— А Игорь… — замялся на мгновение Всеволод, по-видимому, со-бираясь с мыслями, чтобы доходчивее объяснить Святославу. — Игорь — это ежедневная заноза у меня на сердце. Он даже сам не знает, что учу-дит в следующее мгновение… Ты, верно не знаешь, но я скажу, что наш братец Игорь один пострашнее всех твоих новгородцев будет! Уж по-верь… Очень завистлив и властолюбив. Нет у меня на него надежды… А вот опасения имеются. Впрочем, — сменил он тему, — думаю созвать съезд князей, на нем и поговорим… в том числе и об уделах.

— И когда же?

— Да в этом же году. Как только со свадьбой дочери управлюсь…

Разговор для обоих был тяжел, поэтому поспешили его как можно быстрее окончить, однако праздничного настроя у Святослава уже не было. И все пиршество он просидел, как сыч, нахохлившись так, что даже его жизнерадостная киевлянка из разбитной прислуги, решившая скрасить князю одиночество, и та не смела лишний раз тревожить его пустой болтовней или какими-либо расспросами.

Гостей же на пиршество собралось много. Были тут не только по-слы от польского князя, но и венгерские, и галицкие бояре. Приехали князья смоленские и полоцкие. Даже кое-кто из младших рязанских князей на пир пожаловал. Видно стала боль обиды проходить. Вот толь-ко Игоря Ольговича не было: во вражде он к старшему брату и велико-му князю находился, потому и не прибыл, хоть и зван был.