Александр Кутыков - Берега светлых людей

— Кто ещё нам помеха? Герольд, Пуга, Куян...

— Кто сейчас возле них — тот нам и враг! — досказал Спор. — Есть у меня люди надёжные — сейчас и пошлю их туда для присмотра. Тут недалеко.

Пока хозяин распоряжался, Вертфаст подозвал приказчика своего, велел хоть из-под земли сыскать Валю и доставить её сюда — Валя была та самая светлая гетера, что плясала в доме обрусевшего грека...

Иегуды, возможно, надо было вести себя чуть тише, больше прислушиваться к малоприметным проявлениям настроений городской массы. Может быть, надо было хитрым, вкрадчивым лисом пройтись по окраинному работящему захолустью, где жили маленьких смерды, добывая упорным трудом средства к существованию. Может быть, надо было не горячиться так-то и не оскорблять никого. Но его преследовала мысль, что потеря дел больших и относительно спокойных неизбежна, что проекты, рождённые предпринимательской жизнью, придётся забросить здесь навсегда. И этот народец — вялый, ждущий подсказки — знает или просто догадывается о неудаче, постигшей купечество в их городе. Жители сего пчелиного роя — Ас-града — и не подозревали в своём злорадстве, что в их зверином краю не будет им теперь жизни тихой, городской. Непроницаемы были взгляды твердолобых руссов, что стояли чуть дальше суетливых единоплеменников, предлагавших Иегуды свои услуги.

Перс, подходя к собратьям-купцам, видел безмерное расположение русских прихлебателей. В тесном кругу единомышленников желалось отмахнуться от заискивающей учтивости высокопоставленных руссов, что прямо-таки отирались за спиной.

«А кто же правит Миром? — мучительно размышлял перс. — Сарос правит толпой храбрецов. А сможет ли он править городом, влезть в тонкие интриги бесконечных сделок? Нет, нет, не сможет — он другой. И нет в нём упрёка ни от кого. Только от городов, что встречались ему на пути... А я смогу править городом? Если смогу — тогда кто я? Как эти псы за спиной, ничуть на того дикаря непохожие? Нет же — я бы мог править и толпой храбрецов! Но — править... Сарос же рубится в первых рядах...»

Иегуды сделал шаг в сторону, подпуская к общению двух отиравшихся рядом бояр. «Где Вертфаст и Спор? — подумал он. — Отчего они не как эти псы? Ха! Они же у власти — эти-то пока под ними...»

— Молодцы вы наши, найдите, кого я прошу, и встанете у руля! — с деловым предложением обратился к воеводе и смотрителю причалов перс. — Нам ещё с вами жить да работать. Куда ж мы денемся? Вся эта разруха — ошибки сами знаете кого!

— Да, да!..

Руссы воодушевились. Заморские купцы поддержали их разумным соглашательством, и сами надеялись на что-то лучшее. К примеру, Петру уже в жизни его ничего и не поменять...

Воевода крякнул, отозвал Герольда — их действия с сего момента приобретали совсем иной смысл. Билон отослал Герольда подготовить охрану южных ворот, переговорить с доверенными лицами, а сам направился к воротам северным, намереваясь всё окончательно решить в расположении войск. Он собирался произвести такой осмотр города, коего не было со времён его основания. И разобраться с Вертфастом, Спором, ещё кое с кем... Но с Вертфастом — особенно!

Проходя по мощёной улочке возле своего дома, воевода услышал громкую песнь Вали. Та развалилась в паланкине и голосила разбитные куплеты. Она была пьяна. На ней, несмотря на время года, практически ничего не было из одежды. Соблазнительные формы зияли в прорехах лёгкой меховой, сильно подранной, накидки. Носильщики были измучены и, понурив головы, шли, куда им сказывала сдуревшая от хмеля красотка.

— Билон, не кради-ись, не ползи, как уж!.. У Спора нет печали — напилась, накушалась всласть! Без этих жирных купцов была сейчас только с молодыми — вся мокрая от них! Вытрясаю ярую силу — хлюп-хлюп! Ха-ха-ха!

— Кто же у него там?

— Не знаю я. Не спрашиваю. Мне не то надо... Мне бы жар над ушком моим белым был, да глазки закатить, облизываясь!

— Разошлись уж?

— Мне — тьфу! Я гуляю!

— А пошли со мной на постоялый двор, я тебе скору медвежью подарю — есть у меня! Там обмоешься тёплой водицей... Подышу тебе... над ушком.

— Отчего же туда — а к тебе?

— Ты что?

— А тут бани рядом... Да и подмёрзла я — а туда нам далеко. Вина бы, мёда...

— В бане есть!

— Угостишь?

— Как поохаешь — то и всю залью!

Носилки развернулись и мерно поплыли к бане. Возле них поспешал Билон.

— Не затворяйся, — попросил распалённый воевода.

Когда минули его дом и мужик почувствовал себя отвязанным, заявил, гладя по белой, подставленной ему ляжке:

— А и возьму тебя в скором времени и не дам более никому!

— Ха-ха! — с лёгкостью зазвенело в ответ.

Никого из прохожих не встретили. Где-то вдалеке слышались голоса обходчиков. Воевода был и рад, что со знаменитой городской прокуднидей никем не замечен.

— Ставьте же — приехали. Ноги затекли. Кто бы когда помял, погладил...

— А то не гладят?

— Трезвые не гладят, а пьяные гладят уже носом — что от них?

— Поглажу. Я сейчас твои ноженьки ох как поглажу!

— Да, погладишь ты! Жди от вас!.. — Недовольная Валя приложила ладошки к двери и, изменив голосок, замурлыкала в маленькое окошечко: — Тёплое гнёздышко растворяйте, есть тут птенчик один — возвратился из полёта, да запоздал.

— Что ты распеваешь им?! Вот как надо! — Билон сапогом стал колотить по двери. Та скрипнула на навесах, и не менее скрипучий голос раздражённо высказался о позднем визите, кой, мол, некстати.

Валя повисла на шее встречавшего и нежно попросила не ругаться.

— Да что это вы сегодня — сдурели? Поздно, рано!.. — удивился воевода. — Растапливай немедля!

Это было последнее, что успел сказать Билон в своей жизни. Острая сабля пронзила его. Окровавленное тело быстро запихнули в мешок и окольными путями поволокли к морю.

Находившийся в бане Спор, воочию убедившись в устранении изменщика, поспешил к теремкам ратников. На двух улицах, что вели к казармам, расставил верных людей, ибо осведомители должны сразу направлять доклады.

Спора без обиняков впустили в расположение. Он самолично разжёг светильники, велел без лишних проволочек поднимать всех. Сам, нарочито громко звеня по случаю напяленной кольчугой, прошёл и расположился в трапезнице. Грохнул меч в позолоченных ножнах на стол и принялся терпеливо дожидаться внеурочного сбора.

Дружинники — молодые и пожилые — выбредали из повалуш, скапливались, одеваясь, в проходах, ждали от достойного мужа объяснений и распоряжений.

— Заморская братия неслыханно обнаглела. Вертфаста винят. Я тоже вскорости станусь не люб. Рать восхотели вызывать из-за моря... Все слышали?

— Слышали, слышали, — утвердительно мычали воины, понимая, в чём, собственно, дело.