Александр Кутыков - Берега светлых людей

Нет уже тех двух лодочек — они, осушив вёсла, скатились к островку своему и наблюдают, как за надёжным бортом глубинная волна выворачивает напоследок утопленников...

Не избавленные от страстей бытия счастливчики с совиными глазищами, с синими от холода пастями выгребали и, дотянувшись, ложились на берег. Им помогали, их собирали, их поддерживали, их провожали через весь остров к двум совсем другим лодкам — невероятно обветшалым и скрипучим от стародавности своей. По пути человечьи стени — подобия законченного ужаса — озирались вокруг. «Не убьют... Будем жить и искать смерти праведной... А эти, верно, были такими же... Как же плыли бабы? А не бабы — молодухи... Точно, плыли и они...»

Дома вдоль большущей улицы без заборов... Перед ними — скот...

Люди сердобольные все оказались сзади: сопровождали, вели поредевшую в две трети стайку новичков. Достанет им теперь и двух дряхлых лодочек...

Отвезут утешенных новобранцев на островок соседний — третий. Двое старичков-лодочников, что обязаны возвратить скорлупки те, припрут на всё теперь согласных счастливчиков в порубе и оставят лихих когда-то молодцов наедине с бочагой простой водицы. За пять недель никто не сбросит им ничего съестного — ни крошки, ни зёрнышка. Каждый день через решётку будут лишь подливать свежей озёрной воды. Кому тряпицу подадут старые, иногда и сказки суровые порасскажут, ну, а случится — околевшее тело поднимут...

Кто по истечении пятой седмицы жив останется да выздоровеет, поживёт-покажется срок на втором, а и там, по желанью личному, отправлен будет на речной, дальний остров. Оттуда к самому Лехрафсу доставляются возрождённые. Громкий почёт ждёт их, и нет воинов лучше, чем они...

Другое дело — средний остров: большой, ухоженный... Там живут-доживают те, чья болезнь сильнее целебного глада. Обитают там и здоровые вовсе — житьё-то тихое, врагов нет и быть не может... Зерно сплавляют с Танаиса, дичь, коли мало скота — на северном берегу... Коммуна-рай! Законов нет! Дети родненькие да болезные, друзья, подруги... И новые котлованы для усопших. Хоть и слаб тут телесами народ — зато мудрый, всё за лихую годину свою передумавший...

Гонцы от Лехрафса сообщали в городе, что до праздника войску к родным очагам не поспеть. А праздник великий — встречины лета красного!.. И покидали все желающие и охочие пыльные улицы, толпой немалой шли по лугам зелёным да пожням мелкотравчатым навстречу рати славной, к людям знакомым да родным.

Увидали халанские воины широкую, встречавшую их толпу и позабыли разом усталость. Ушли невзгоды и горечь потерь! Разбежались-разъехались ратники по полю широкому, радушно взмахивали руками и дождаться уже не могли, когда отыщут их в рядах тесных родимые и любимые. Детишки выкрикивали имена отцов своих, искали под шлемами и лица матерей. Юнцы, бойко примчавшиеся от города на конях, свидевшись с тятьками, показывали им, как ловко уже получается у них лететь вскачь и взапуски. Когда-то вместе в поход выступать!.. И радовались доброй смене отцы, звали к захваченным конягам — подарочек выбирать.

Много лошадей трофейных на сей раз. Удачлив Лехрафс — так говорили все. Отвечали в приподнятом настроении воины, что табун был ещё больше, да отставали по пути люди и коней прихватывали. Да и того, что осталось, хватит!..

На радостях почти все подарки раздали на поле том.

Встречавший люд рассматривал с интересом людей новеньких, правду сказать — страшненьких каких-то: длиннолицых, стылых... Готы с сериванами волнительно выискивали — нет ли молодухи, девицы какой неприкаянной?.. Нет, таковых нету... Поправляли северяне вьюки с гостинцами, ждали свидания с городом незнакомым, невестами полным.

Гуды, потолкавшись в ликующей возле Лехрафса толпе, не в состоянии был улучить минутку для важных сообщений. Нетерпеливым криком отозвал царя в сторонку:

— Лехрафс, вспомни, как в прошлое лето Сароса встречали!

— Что ты, Гуды, в такой-то день задался воспоминаниями? Говори же о деле! — откликнулся царь.

— Был тогда с нами отряд смугляков из страны рассветной — антами назвались они.

— Те, у коих земля далеко за реками Рах и Гейхе? — напрягая память, уточнил Лехрафс.

— Да, правильно... Так вот, они возле города стояли несколько дней назад, а теперь убрались куда-то. Только, видимо, где-то близко.

— Что ж им надо после предательского бегства из войска нашего? — спросил Лехрафс, хотя точно знал, что у Гуды на сей вопрос ответа нет.

— Что им надобно — не ведаю. Благо на город они не напали в наше отсутствие... — рассеянно размышлял Гуды, ожидая, пока царь помашет кому-то берёзовой веточкой и обнадёжит каким-то мимолётным обещанием. — Вот я и говорю, что не с войной пришли...

— А с чем? Чтоб опять обмануть? Гуды, друг мой хороший, меня тогда чуть стыд не заел! И они были одной из причин тому стыду!

— Ты решай поскорее, Лехрафс, пока аорсы к себе не отправились. Да и северян проверить бы не мешало в стоящем деле за нас... Что наказывать-то?

— Да... Для войска огласи, чтоб не разгуливались. И найди мне тех антов: в какой стороне встали?

— Лишний труд. Они, полагаю, сами к тебе выйдут.

— Тогда значит так. Бивак здесь будет. Вежу мне ставьте, и все тут ждём — ночь и день. Не то войско, до града добравшись, рассыплется — не соберёшь.

— Исполню, царь... Вот что ещё: Сарос твой девку из Ас-града увёл и тебя ищет.

— Где же он, в городе?

— Говорят, там. У себя на кораблях.

— Гм... Увёл-таки... Живуч, блудливый пёс! Ну, ничего — чуть-чуть обождёт. Пошли немедля двоих к нему с приветом от меня. Оберегаются пусть... Антов я страшусь, Гуды.

— Понимаю. По мне — безумцы они.

— Потому и ищи, где они. Вдруг не придут?!..

Халаны — народ великий. Множество племён и кланов объединил он, а вокруг древнего народа ас сгруппировалось ещё превеликое число народностей малых и больших: финны, жившие тут искони, теперь частично истёртые и изменённые в асов; спады — потомки земледельцев Троады и Балкан; аорсы (на языке халан сие слово значит «белые») — жители областей Среднего и Верхнего Дона; анты — кочевники земли Антсай из степей за рекой Урал (на халанском — Гейхе); многие иные, пришедшие с разных концов и составившие большую халанскую массу, коя от разнородности своей, от смеси многообразия — малопонятна и оттого же велика.

А новые народы — суть мужчины в самом что ни на есть деятельном возрасте — всегда головная боль для старого, укоренившегося населения. Бедствие они простому люду на родной земле, что простирается не только под градом царским.

Если пришлое племя не могло похвастаться многочисленностью, оно старалось в устоявшуюся систему влиться. Случались, конечно, изгнания и изничтожения — когда народ-мигрант был недостаточно силён.