Владимир Трошин - Княжич [СИ]

На эту площадь и свернула колонна Асан — мурзы. Здесь, должен был произойти раздел добычи, ясыря, скота и имущества. Ногайцам, в Крыму делать было нечего.

Андрей и Васька, по команде надсмотрщика остановиться, не задумываясь, упали на

землю. Разбитые ноги гудели, а тело разрывалось на части от усталости.

— Что дальше? — отлежавшись, произнес вслух, заданный себе вопрос, Васька.

— Все! Скотину пригнали на место! Кроме скотской жизни парень, больше уже ничего не будет! И то у вас! А я, прямо к своей смертушке пришел! — тихим жалобным голосом ответил ему, сидящий рядом седой старик, рязанский крестьянин Никита Латышев, сын Иванов.

Друзья познакомились с ним в первый же день плена. Старик, по праву старшего товарища добрым словом и шуткой поддерживал их в самые тяжелые времена, а сейчас вдруг сам потерял уверенность в себе.

— Что случилось, дядя Никита? — удивленно спросил его Андрей. — Мы еще поживем!

— Ой, боярин! Добрый ты человек! Только я знаю, что говорю! — ответил ему крестьянин. — Жить то мне осталось день — два!

— Я ведь здесь не первый раз! Лет…., - старик стал загибать пальцы, считая годы, — двадцать пять назад, я уже был в этих местах. Так же, во время набега татар попал в полон. Взяли меня прямо в поле, на уборке урожая. Тогда я еще был молод, полон сил и жизни и легко переносил все невзгоды. Здесь же на этой площади, татары продали меня праведному Аббас — аге, работорговцу из города Гезлёв. Он многих тогда купил.

Пригнали нас в этот город. Надсмотрщики обращались с нами грубо, за малейшую провинность плетьми наказывали, но начали водить в баню и хорошо кормить. Хорошо как? Мы вот здесь гнилые кишки от павших лошадей ели, а там нам стали настоящее лошадиное мясо давать. Хотя все равно дрянь. Жесткое и сладкое на вкус. А откармливали и в баню водили не зря. Чтобы на рынке торговцам из Царьграда и других басурманских городов подороже продать. Не разговаривал бы я сейчас с вами, пропал бы в этой туретчине, да только везло мне тогда. В тот год, войско московское во главе с царским воеводой Данилой Адашевым(51), по Днепру на стругах спустилось в Черное море, высадилось в Крыму и две недели опустошало его побережье

В Гезлёве(52) тогда весело было. Надсмотрщики, которые еще совсем недавно, нас за людей не считали, в ногах ползали, моля сохранить им жизнь. Только мы то здесь причем? Казаки их всех, вместе с праведным Аббас-агой, на воротах его дома рядышком повесили!

— Так может опять повезет! Чего же кручиниться дядя Никита?

— Нет! На этот раз куража не будет! Я татарские порядки знаю! Старый и немощный ни кому не нужен. Торговцы, евреи и армяне меня не купят. Татары просто так умирать от

голода не бросят, напоследок используют с пользой! Отдадут своим татарчатам!

— Для чего? — удивились друзья.

— Для растерзания! Научить татарчат проливать кровь, чтобы с молодости ее не боялись и к убийству в бою приучались! Как щенкам борзых, еще не привыкшим к живой дичи, зайцев отдают! — спокойно ответил старик. — Даже не знаю, что они со мной сделают: утопят, удавят, зарубят, камнями забросают или, привязавши к дереву, из луков расстреляют!

Старик замолк. Андрей с Василием переглянулись. Они ни чем не могли помочь ему.

Может быть, их ожидает не менее страшный конец!

Наверное, Никита Латышев был праведником. Утром, когда пленников стали строить для дележа, он не встал. Надсмотрщик напрасно пинал сапогами и стегал нагайкой свернувшееся в клубочек тело старика. Оно уже было безжизненным. Душа покинула его ночью. Бог смилостивился и избавил Никиту Латышева сына Иванова от жестоких мук.

Женщин угнали в крепость, очевидно, приехал ханский евнух, а строй пленников мужского рода обошел богато одетый на турецкий манер, господин. Несмотря на одежду, черты лица и манера держаться, выдавали в нем европейца. Окинув, ясырь высокомерным презрительным взглядом, он подошел к собравшимся в кучку в конце строя детям. Здесь он

оживился.

По его команде надсмотрщики раздели их. Европеец приступил к осмотру, ощупывая худые детские тела, заглядывая в рот и не брезгуя осмотром интимных мест. Некоторые пытались вырваться из его рук, но надсмотрщики были начеку и, схватив ребенка, держали его до окончания полного осмотра.

Дети понравились ему. По окончании осмотра он направился к воротам крепости, а

вслед ему охранники погнали стайку детишек.

— Такие как мы вроде бы даже уже не нужны! Зажрались собаки! — смачно сплюнув, сказал один из пленных, стоящих рядом с друзьями.

— У них, таких как нас тысячи. Говорят, в позапрошлом году в Литве они такой полон взяли, что у каждого захудалого татарина по 30–40 человек было. На рынке цены на рабов сразу резко упали. В хозяйстве ему столько не нужно. Так они что сделали! Отобрали каждый с десяток молодых и красивых, а остальных как скотину отправили под нож! — ответил ему другой.

— А дети то хану зачем? — опять поинтересовался кто-то.

— Ой, незавидная у них судьба. Девочки для разврата себе и в подарок турецкому султану, а мальчиков по всей вероятности кастрируют. Не зря их этот фряг-врач так тщательно осматривал. Немногие из них выживут после этой операции! А те, которые не умрут, когда вырастут, станут верными евнухами в гаремах хана и султана!

— И сколько будут стоить! — не удержался цинично заметить, тот, кто спрашивал про детей.

На него дружно зашикали:

— Креста на тебе нет! Неужели детишек не жалко?

Вскоре дошла очередь и до них. Вдоль шеренги, пытливо вглядываясь в пленных, не спеша, прошел Асан-мурза в сопровождении двух своих нукеров. Ему принадлежала десятая часть живого товара. Те, кого он не выбрал, подлежали разделу между воинами. При разделе добычи не забывались и интересы родственников воинов, не вернувшихся из похода. Доля семей погибших учитывалась при разделе оставшихся рабов и награбленного добра.

Кивнув на Андрея, мурза равнодушно прошел мимо Васьки. Нукеры выхватили княжича из шеренги и швырнули его к стоявшим перед строем пленникам, уже отобранным мурзой. Мурза дал знак рукой, и их ударами нагаек погнали к возам с имуществом мурзы. Только теперь княжич понял, что их с другом разлучают навсегда. Как и тогда в степи, Андрей бросился мурзе в ноги:

— Господин! Возьми себе моего друга!

— У нас татар, в отличие от вас русских все равны. Я не могу желать больше того, что мне положено. Свою долю я уже взял! — по-русски ответил татарин.

— Ну, тогда замени его кем-нибудь из тех, кого ты уже выбрал. Я же говорил, что тебе за него хорошо заплатят мои родственники!

— Ты даешь слово юноша?

— Даю!

— Хорошо! — согласился мурза. — Я возьму твоего друга!

Мурза дал команду нукерам. Одного из отобранных пленников вернули в строй, а взамен привели Василия. Друзья крепко обнялись, не замечая, что, на них улыбаясь, смотрит довольный мурза. Он специально устроил весь этот спектакль, чтобы еще раз удостовериться в правдивости слов Андрея. Мурза не любил тратить время впустую. Многие простого звания невольники, измученные голодом, постоянными побоями и издевательством татар, стремясь получить лучшие условия существования, объявляли себя людьми благородного звания, имеющими знатных друзей и родственников, которые смогут заплатить за них большой выкуп. Наивные люди не знали, что своей ложью они только ухудшали условия своего содержания в плену. Их владельцы, беспринципные, жадные и жестокие люди, желая принудить несчастных согласиться на большую сумму выкупа, заковывали их в оковы и содержали с еще большей жестокостью. Поскольку выкуп был нереален, люди годами мучились в темницах. Потерявшие надежду сказочно разбогатеть татары, в конце концов, предлагали выкупить их приехавшему к хану послу той страны, к которой принадлежали пленные. Естественно цена в этом случае, была гораздо меньше первоначальной и не превышала ту, по которой пленники могли быть проданы за море туркам, еврейским купцам и другим работорговцам.