Джулия Бойд - Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Возможно, если бы Конант ознакомился со студенческой литературой, которую читал тем летом швейцарский писатель Дени де Ружмон, который все еще преподавал во Франкфуртском университете, он бы изменил свое мнение. «Никто во Франции, – писал де Ружмон, – даже и представить себе не может, сколько в этих статьях демагогии и насилия… сколько решимости искоренить любое инакомыслие и сравнять с землей всех тех, кто даже в глубине души придерживается другого мнения. Им недостаточно простого подчинения. Врагами становятся все, кто не кричит о своей радости служению партии». Чтобы не быть голословным, де Ружмон процитировал статью из студенческой газеты Франкфуртского университета:

«Я прилежно учился,

Я выступал на семинаре,

Я отдал несколько монет бедным и не пропустил вечернее собрание штурмовиков,

Я выступал на собрании и с радостью прочитал «Der Völkische Beobachter» [658] Нацистская ежедневная газета, выпускавшаяся с 1923 г. ,

Я оплатил членские взносы штурмовиков,

Потому что поддерживаю порядок» [659] De Rougemont, pp. 22–23. .

В университетской газете Гейдельбергского университета писали приблизительно то же самое. Вернувшиеся в альма-матер американцы с трудом узнавали свой университет. Исчезли старые униформы и яркие кушаки членов дуэльных клубов, исчезла компанейская атмосфера пивных наподобие «Зеппла», в которой пышные официантки обслуживали молодых аристократов, поднося им пенистое пиво в глиняных кружках и весело произнося «за ваше здоровье». Вместо этого студенты носили унылые униформы штурмовиков и проводили вечера, обсуждая такие темы, как «расовая судьба Германии», «нордическая наука» и «место женщины в национал-социалистическом государстве» [660] New York Times , 28 June 1936. . Именно эти новые студенты вечером 27 июня выстроились вдоль улиц и отгородили их кожаными ремнями, которые обычно были перекинуты у них через плечо как часть студенческой униформы. Сибил с подругой заметили, что все студенты были очень молодыми и с удовольствием пропускали их через свое «оцепление», когда девушки хотели перейти на другую сторону улицы.

Пока подруги вместе со всеми остальными ждали появления почетных гостей, пожарные подожгли содержимое четырех огромных жаровен, стоявших на высоких столбах вокруг площади. Сибил, как завороженная, смотрела на поднимавшиеся в небо клубы дыма, ощущая «странную варварскую красоту» мероприятия, которое напоминало древние жертвоприношения. «Толпа затаила дыхание и молчала, словно во время религиозной церемонии». Действие развивалось по стандартному нацистскому сценарию, но в этот раз все пошло не по плану. Из-за плохого топлива дым становился все чернее и гуще, полностью закрывая вечернее солнце. «Наступила зловещая тьма, похожая на мрак, который возникает перед затмением. Потом с неба начали падать хлопья сажи, окрасив в черный цвет лица, головы и одежду людей», – писала Сибил. Возможно, англичанка увидела в этом прекрасную метафору Третьего рейха. Однако недовольство толпы не успело перерасти в гнев, потому что внимание людей переключилось на иностранных делегатов (приблизительно 400 человек), бывших студентов Гейдельбергского университета, которые взошли на ступеньки перед залом Шурмана. До недавнего времени главный вход в университет украшала статуя Афины Паллады, а также надпись «Вечному духу». Теперь вместо статуи богини мудрости появилась другая – бронзовая статуя орла с распростертыми крыльями, а слово «вечному» было изменено на «немецкому». Понятно, почему Джейкоб Шурман, которого немцы хотели видеть в рядах почетных гостей, отказался от приглашения и не приехал. Когда Сибил с подругой уходили с площади, они заглянули во внутренний двор и увидели брошенную Афину, которая «грустно сидела в одиночестве, положив руки на ослабевшие колени» [661] Crowe. .

В последующие три дня проходило много митингов, процессий, банкетов, и, конечно же, нацисты устраивали салют. Сибил с друзьями пригласили посмотреть салют из дома с видом на реку и живописный Гейдельбергский замок. Этот дом принадлежал одному из уволенных профессоров-евреев. К счастью, у него были сбережения: на крошечную университетскую пенсию было невозможно прожить, а семья профессора никак не могла получить разрешение на выезд из страны. Сибил не заметила никаких проявлений антисемитизма, кроме разве того, что профессору было запрещено нанимать арийскую прислугу моложе 45 лет. Девушка увидела, что никто не проявлял к профессору и членам его семьи негативного отношения. Немцы спокойно с ними общались, «совершенно не боясь никаких последствий» [662] Ibid. . Никогда раньше Сибил не видела такого красивого салюта. После него раздались ужасно громкие звуки «канонады». Подруга объяснила Сибил, что таким образом «люди привыкают к звукам настоящей канонады, которую им, возможно, придется услышать».

Несмотря на утомительную жару, делегат от Колумбийского университета профессор немецкой филологии Артур Реми прекрасно провел время на юбилее Гейдельбергского университета. Вместе с другими иностранными гостями Реми присутствовал на приеме, который Геббельс давал в замке. Официанты были одеты в костюмы в стиле XVI века. Реми по-нравилось выступление Берлинской балетной труппы. «Исключительно приятное мероприятие, – писал профессор, – которое ни в коем случае нельзя назвать пропагандистским» [663] ‘A Report of the Celebration of the 550th Anniversary of Heidelberg University, June 27th – July 1st, 1936’, by Arthur F. J. Remy, Columbia University Archives, Central Files, Box 549, Folder 13. . Но на следующий день профессор был до глубины души поражен выступлением министра образования Третьего рейха – самым важным моментом торжественных мероприятий.

Г-н Руст сказал, что программы всех высших учебных заведений на территории Германии должны полностью соответствовать социальным, политическим и расовым принципам Третьего рейха. «Нам прямо и без обиняков заявили, – писал Реми, – что те, кто не соответствует этим требованиям, не могут работать в немецких университетах, поэтому увольнение ряда профессоров – это обязательная и обоснованная мера» [664] Ibid. . Реми обратил внимание, что продолжавшаяся более часа речь министра образования вызвала много критических замечаний со стороны иностранных делегатов. Профессор считал эту критику «полностью обоснованной». Из слов Реми складывается впечатление, что речь министра стала для иностранцев неожиданностью.

Но как они могли не знать о чистках, происходивших в немецких университетах? И как они могли не знать, что многие ведущие немецкие ученые, в первую очередь Мартин Хайдеггер (которого многие считают лучшим философом двадцатого века), открыто поддерживали нацистов? Хайдеггер преподавал во Фрайбургском университете, где в 1933–1934 гг. занимал должность ректора. Он любил читать лекции в нацистской униформе и принимал личное участие в увольнении евреев из университета. Несмотря на эти достаточно широко известные факты, Реми писал: «Ни Колумбийский, ни какой-либо другой американский университет, принявший приглашение немецкой стороны, не должен извиняться за свое решение» [665] Ibid. .