Эндрю Ливербарроу - Чернобыль 01:23:40

Я называю это чувство почти новым, потому что уже однажды испытывал подобные ощущения – в непроглядной тьме подземной «Камеры 3» Пайстока. В Пайстоке разрабатывались и проходили испытания двигатели для «Конкорда» и британских военно-воздушных и военно-морских сил. Когда попадаешь в наземную часть здания, «Камера 3» поначалу кажется голым, ничем не примечательным помещением. Метров семь в длину и тридцать-сорок в ширину, окна от пола до потолка, на высоте вдоль стен какие-то переходы, в центре пустого пола – огороженный участок. В сравнении с другими объектами Пайстока все это смотрится скучно. Но, подойдя к ограждениям, видишь в полу колодец, а там – лежащий на боку массивный цилиндр, края которого не видны ни с одной, ни с другой стороны. На верхней стороне цилиндра отсутствует одна секция, но очевидного прохода вниз нет. Если найти, как туда попасть, – лично я спустился по шаткой шестидесятилетней деревянной лестнице, любезно оставленной сбоку одним из предыдущих исследователей, – то оказываешься внутри грандиозной машины.

На одном конце «Камеры 3» – десять зарешеченных вентиляционных отверстий вокруг центральной большой вытяжки, соединенной с тем местом, где устанавливался тестируемый турбореактивный двигатель. На другом конце – внушительная, промышленного вида откатная дверь. Но при близком осмотре выясняется, что она ненастоящая и сделана из дерева. В этом месте снимали логово главного злодея из боевика 2005 года (довольно заурядного) «Сахара» с Мэтью Макконахи. За дверью, согнувшись в три погибели, ты преодолеваешь узкий пятнадцатиметровый цилиндрический туннель и оказываешься в задней части «Камеры 3». Именно там-то я и ощутил себя словно во сне. Это пространство почти не поддается описанию. Туннель к концу расширяется и принимает форму барабана диаметром метров пять-шесть, в котором из покоробленных, освещенных светом фонарика стенок повсюду торчат останки непонятных механизмов. Дно залито мутной, медянистого цвета жидкостью с каким-то мусором на поверхности, из-за которого глубина кажется больше, чем на самом деле. Отсоединенные концы десятков труб со всех сторон тянутся к круглой, ребристой штуковине в центре – возможно, это что-то вроде теплопоглотителя, – сверху и позади нее можно с трудом разглядеть огромную черную дыру в потолке. Она напоминает о подземных туннелях, по которым рассекал корабль «Навуходоносор» в «Матрице».

В Припяти было все, что ожидаешь увидеть в небольшом городке, – правда, у меня не хватает времени, чтобы обойти хотя бы малую часть. Кроме упомянутой медсанчасти и соседствующих с ней клиник, в Припяти было пятнадцать детсадов, пять школ, профтехучилище и школа музыки и искусств, обширный парк, где дети могли играть, и тридцать пять детских площадок поменьше. Для досуга горожан там имелись десять спортзалов, три бассейна, десять тиров, два стадиона, четыре библиотеки и кинотеатр, издавалась своя газета. Торговля была представлена двадцатью пятью магазинами – включая книжный, универсам, гастрономы, спорттовары, электротовары и крупный торговый центр на главной площади. Сеть общепита состояла из двадцати семи закусочных, кафе и ресторанов, работавших по всему городу.

С каждой новой зимой здания в городе становятся все более небезопасными: дождевая вода попадает в щели на стенах, где замерзает, увеличиваясь в объеме и повреждая кирпичную кладку. А когда лед тает, вода вымывает раствор, вызывая обрушения. В школе № 1 за последние несколько лет подобные обрушения случались дважды, и вероятнее всего, многие припятские здания пришли в не менее аварийное состояние, поскольку за этим никто не следит. Думаю, еще лет двадцать пять, и большинство домов попросту рухнет. Удивительно, как относительно мало времени нужно природе, чтобы вернуть себе захваченное городом.

За купой деревьев виднеется кинотеатр «Прометей», имя которому дал вулканически-черный памятник греческому титану, стоявший у входа в те времена, когда в городе еще кипела жизнь. Мы заглядываем внутрь, но видим лишь не представляющую интереса полую оболочку. Нас гонит время, и мы спешим дальше. Проходим сквозь очередной сектор урбанистических джунглей и видим вход в музыкальную школу, а над ним – абстрактная мозаика из плитки, такую встретишь не каждый день. Мозаика не столь пресная, как основная часть припятских экстерьеров, она создает приятное впечатление. Думаю, ее назначением было стимулировать творческие и новаторские импульсы; я обожаю подобные архитектурно-философские вкрапления. В актовом зале на пустой сцене – величественный брошенный рояль. Прискорбно видеть, что такой роскошный инструмент оставили здесь гнить, и в глубине души мне жаль, что его никто не украл, хотя эта задача практически невыполнима. Но на нем, по крайней мере, тогда еще могли бы играть – а сейчас, когда я нажимаю на облупленные клавиши, лишившиеся своего покрытия цвета слоновой кости, слышу в ответ лишь безрадостные сдавленные щелчки. У задней стенки стоит одинокий стул, кем-то развернутый лицом к сцене. В зале, который мог бы кипеть жизнью, он смотрится неуместно – последний в своем роде. Наверху в классной комнате с пугающе пружинящим полом – еще один рояль, но его состояние куда хуже. У него нет ножек и нескольких клавиш, а порванные и перекрученные струны топорщатся в воздухе, словно кишки.

Теперь я хочу подробнее остановиться на лучевой болезни (официальное название – «острый радиационный синдром»), поскольку мне кажется важным понять, что испытывает человеческий организм, получивший огромную дозу радиации, – как те, кто спасал Чернобыль. Низкие дозы сравнительно безвредны. Мы все ежесекундно подвергаемся воздействию естественного фонового излучения в городах, самолетах, от телефонов и даже от самой земли. Конечно, каждый организм реагирует по-своему, но я постараюсь описать общие признаки этого недуга. Нередко можно услышать, что у радиации нет вкуса, но все, кто получил в Чернобыле самые высокие дозы, говорили, что во рту мгновенно появляется металлический привкус – то есть, по всей видимости, подвергшись смертельной дозе излучения, вы почувствуете ее на вкус. Также стоит отметить, что в этой ситуации само ваше тело становится источником опасности для окружающих.

После облучения вас почти сразу начнет тошнить и рвать, вскоре отекут веки и язык, а вслед за ними – и все тело. Вы почувствуете слабость, словно из вас выжали все жизненные соки. Если вы получили высокую дозу через прямое облучение – как в чернобыльском сценарии, – ваша кожа приобретет темно-багровый цвет; это явление часто называют ядерным загаром. Через час-другой вы почувствуете пульсирующую головную боль, лихорадку и диарею, после чего наступит шок и потеря сознания. За первым приступом нередко следует латентный период, и у вас возникнет иллюзия выздоровления. Тошнота отступит, отек частично сойдет, но некоторые симптомы останутся. Продолжительность латентного периода может быть разной, до нескольких дней, – многое, разумеется, зависит от дозы. И это жестоко – ведь появляется надежда, но потом вам становится неизмеримо хуже. Рвота и диарея возвращаются вместе с лихорадкой. Непрестанная мучительная боль охватывает все тело от кожи до костей, начинается кровотечение из носа, рта и прямой кишки. Выпадают волосы, а кожа рвется от малейших прикосновений, трескается и покрывается волдырями. Кости начинают гнить изнутри, лишая организм способности создавать новые кровяные клетки. Ближе к концу полностью отказывает иммунная система. Легкие, сердце и другие органы начинают распадаться и выходить вместе с кашлем. Кожа в итоге разрушится окончательно, и в организм беспрепятственно проникнет инфекция. Один человек из Чернобыля рассказывал, что стоило ему встать, как кожа с ноги соскользнула, как носок. При больших дозах радиация изменяет саму структуру ДНК – то есть вы буквально превращаетесь в другого человека. И потом в агонии умираете.