Эндрю Ливербарроу - Чернобыль 01:23:40

Для операции, которую в нормальных условиях выполнил бы один человек за час, на чернобыльской крыше требовалось шестьдесят человек. Работа заняла две с половиной недели, и в большинстве случаев каждый «биоробот» ходил на крышу лишь один раз, хотя были и такие, кто поднимался до пяти раз, а разведчики-«коты» – гораздо больше. Механические роботы успели выполнить лишь 10 % зачистки. Остальной объем выполнили 5 тысяч человек, получившие суммарно 130 тысяч рентген, по оценкам Юрия Самойленко, заместителя главного инженера по дезактивации [260]. Киевский кинорежиссер Владимир Шевченко скончался через год после съемок жутких кадров на крыше, где запечатлены разрушенный реактор и «биороботы», работающие без всякой защиты. Его камеры сами стали источником излучения, и их пришлось захоронить.

После очистки крыши быстрыми темпами началась сборка Саркофага из заранее изготовленных узлов. За 206 дней стройки, которая завершилась в конце ноября 1986 года, на нее ушло 400 000 кубометров бетона и 7300 тонн стали. Инженеры далеко не везде могли вручную закручивать болты или заваривать соединения, не было у них и возможности на глаз определять места просадок нижней конструкции, когда сверху добавлялись новые габаритные компоненты, поэтому в Саркофаге полно нежелательных дыр. Боковые части и крыша конструкции просто лежат на стальных опорных балках, которые, в свою очередь, стоят на поврежденном бетоне – Саркофаг никогда не отличался особой прочностью и имел протечки с самого начала. Но это не было серьезной проблемой, ведь создание полностью герметичной оболочки и не планировалось: это привело бы к опасному росту давления внутри конструкции. Выбросы от 740 тысяч кубометров чернобыльских радиоактивных материалов уже в 400 раз превысили уровень излучения хиросимской бомбы. Чернобыль останется радиоактивным еще много тысяч лет, а плутония в нем хватит, чтобы уничтожить миллионы людей.

Несмотря на лимит времени, установленный для защиты «биороботов», немалая часть этих людей впоследствии умерла. Учитывая интенсивность облучения, пусть даже непродолжительного, вполне справедливо будет предположить, что их проблемы со здоровьем напрямую связаны с полученной дозой. За свою жертву каждый из них получил удостоверение ликвидатора и премию в сто рублей. Теоретически действительно существует определенная предельная доза, получив которую, человек может вернуться домой в полном здравии. Но на практике – как видно из свидетельств бывших ликвидаторов – в Чернобыле о здоровье людей мало кто думал. «В военный билет в конце срока, – говорит работавший в зоне инженер-химик Иван Жмыхов, – каждому вписали одинаковую цифру: среднюю дозу радиации умножили на число дней пребывания. Замерили среднюю дозу в палатках, где мы жили» [261]. Вертолетчик Эдуард Коротков тоже отмечал проблемы с замером дозы облучения. «В карточку мне записали двадцать один рентген, но я не уверен, что это на самом деле так, – говорит он. – Там сидел дозиметрист в десяти-пятнадцати километрах от станции, он производил замеры фона. Эти замеры потом умножались на количество часов, которое мы налетали за день. Но я оттуда поднялся на вертолете и полетел на реактор: туда-назад, проход в двух направлениях, сегодня там – восемьдесят рентген, завтра – сто двадцать… Ночью кружусь над реактором – два часа» [262] Там же. [*] . Правда, некоторые ликвидаторы – в основном добровольно пошедшие работать на самые загрязненные участки, вроде тех самых «ночных котов», – сознательно занижали дозы в записях: они «не могли допустить мысли, что самое главное в зоне будет сделано без них» [263] Kostin I.F., Johnson Th . Chernobyl: Confessions of a Reporter. First ed. New York: Umbrage Editions, 2006. [*] .

По неофициальным данным Чернобыльского союза, организации, объединяющей бывших ликвидаторов, от облучения умерло 25 тысяч человек и 200 тысяч стали инвалидами [264], [265]. Цифры, вероятнее всего, несколько завышены, но все равно имеющиеся свидетельства доказывают, что число тех, кто продолжает страдать, очень велико. Один из шахтеров, рывших туннель к бассейну, через двадцать лет после аварии говорил: «У нас у всех букеты заболеваний: и сердце, и нервная система, и психика, и опорно-двигательный аппарат. Мало того что мы дышали там всеми элементами, у нас еще и химическое отравление было, кроме радиации» [266].

О бедственном положении ликвидаторов можно написать отдельную книгу, но, чтобы не нарушать баланс повествования, ограничусь этой главой. Главное, они показали себя героями, чья отвага не знала предела. По ходу своего исследования я то и дело в самых разных источниках сталкивался с одним и тем же фактом (и он, похоже, раскрывает советский менталитет как таковой): люди с полной готовностью выполняли все, что необходимо было сделать. Бесчисленное множество мужчин и женщин пожертвовали здоровьем и самой жизнью ради всех нас, и то, что правительства бывших советских республик сегодня почти забыли об этих людях после подвига, который они совершили, – вопиющая несправедливость.

Дополнение. После выхода снятого каналом HBO сериала «Чернобыль» премьер-министр Украины Владимир Гройсман объявил о двукратном повышении размера пенсий, выплачиваемых ликвидаторам. Надеюсь, этот прекрасный почин – лишь первый шаг, за которым последуют и другие.

Мы приближаемся к гостинице «Полесье». На стене ее ресторана – бередящее душу граффити: черные детские силуэты. Рядом кто-то по-английски приписал: Dead Kids Don’t Cry [267]. Здание стоит на главной площади, и с него открывается одна из лучших городских панорам, поэтому мы прямиком идем по лестнице на крышу, не соблазняясь по пути манящими этажами. Отсюда видно все на мили вокруг. На горизонте за заброшенными домами – сама ЧАЭС, а в ста пятидесяти метрах от гостиницы сквозь ковер древесных крон прорастает верхушка колеса обозрения. И я решаю подойти к колесу поближе, пока мои друзья увлеченно снимают виды с крыши. Впервые оказавшись здесь на улице один, я разглядываю заросшую, потрескавшуюся площадь и вспоминаю старые фотографии: солнечные дни, кусты роз с едва раскрывшимися бутонами, праздники, улыбающиеся лица. А сейчас тут безлюдная пустота. Одиночка по природе, я любил фантазировать о том, насколько удивительно было бы оказаться последним человеком на земле, иметь неограниченную свободу идти куда вздумается и делать все что заблагорассудится. Меня всегда завораживали постапокалиптические сюжеты. Ирония в том, что теперь, действительно оказавшись в некоем подобии этой воображаемой ситуации, я чувствую себя очень неуютно. Я натыкаюсь на круглое здание, где в центре доминирует разбитый боксерский ринг – видимо, какой-то спортзал. Сделав снимки и выбравшись наружу, приближаюсь к самой, пожалуй, символичной конструкции, которая у всех ассоциируется с чернобыльской аварией, если не считать самой станции.