Джон Джейкс - Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Сколько планов, сколько усилий. И как много зависело от тех чертежей нового пианино, которые разрабатывал Уилл, переделывая их снова и снова, десятки раз, захламляя убогую комнату листами вощеной бумаги, засиживаясь до трех-четырех утра, призывая на помощь собственный опыт и технологические схемы, описанные в немецких и французских книгах, и все для того, чтобы сэкономить несколько десятицентовиков при производстве.

Сегодня был решающий день. Для всего. Деньги, привезенные из Вирджиния-Сити, чуть больше ста тысяч долларов, лежали в небольшой наплечной сумке с длинным ремнем. Два займа, предназначенные для того, чтобы оплатить их жилье и жалованье четырех рабочих и одного торгового агента, которых Уилл переманил у Хохштайна. Чтобы получить один из этих займов, Эштон пришлось переспать с банкиром, отвратительной жирной скотиной, который пыхтел на ней несколько часов, но так ничего и не смог.

После первых пятнадцати минут его усилий она решила, что не станет пополнять банкирской пуговицей свою коллекцию. Поэтому всю ночь просто лежала, глядя в темноту за его головой. Она представляла себе, как благодаря успеху Фенуэя вернется в Монт-Роял в роскошном наряде, богатая и властная, и как унизит эту гордячку Мадлен, выгнав ее с их родовой земли, которая принадлежала ей по праву.

О, чего только она не сделала ради Уилла Фенуэя и их замысла – этот жирный, потный банкир, который едва не задавил ее, был лишь частью. Сначала она соблазнила одного архивного служащего в Сан-Франциско. Это оказалось не так уж плохо, клерк был хотя и скромником, но вполне половозрелым. Ей понадобилась всего неделя, чтобы уговорить его изготовить для нее фальшивое брачное свидетельство, где говорилось, что она обвенчалась с мистером Ламаром Пауэллом первого февраля 1864 года.

По договоренности теперь она носила имя миссис Уиллард П. Фенуэй, но фактически оставалась женой человека, который, насколько она знала, по-прежнему жил в Вирджиния-Сити, в Неваде. Седоволосый одинокий вдовец с красным лицом и печальными глазами, с женщинами Эзра Лиминг был застенчив и неловок. Эштон пришлось организовать их как бы случайную встречу на улице, где она искусно изобразила обморок, вызванный якобы ее безутешным горем и нуждой после смерти мистера Пауэлла. Она сама добивалась его внимания, взяв на себя роль ухажера, и в конце концов, после влитой в него целой бутылки «Маммса», Лиминг сделал ей предложение.

В постели он оказался вполне резвым супругом. Куда более резвым, чем старина Уилл, который один раз, еще в Сан-Франциско, все же предпринял попытку, но уже через полчаса заявил со вздохом:

– Ну, все. Если ты не возражаешь, я бы спал рядом с тобой, чтобы не мерзнуть, но, боюсь, для всего остального я слишком стар. Давай останемся просто деловыми партнерами. Что скажешь?

У Эзры Лиминга она срезала пуговицу с гульфика. За восемь месяцев их брака он довольно часто пользовался благосклонностью Эштон. Он был начальником местного бюро по претензиям и жалобам и, естественно, с радостью согласился помочь своей дорогой женушке восстановить право на Мексиканский рудник, собственность ее покойного мужа. У нее ведь есть свидетельство о браке?

Эштон наняла людей, чтобы заново открыть рудник, который поначалу выглядел весьма многообещающим. Серебросодержащая руда дала примерно сто три тысячи долларов, а потом жила иссякла. Эштон тихонько сняла деньги со своего банковского счета и как-то поздно ночью, пока Эзра Лиминг мирно похрапывал, скрылась вместе с Уиллом Фенуэем, который все это время прятался в дешевых меблированных комнатах и, чтобы как-то отвлечься, снова и снова делал наброски будущего пианино.

Да, их путь до Чикаго был сложным и запутанным. Со множеством разладов и ссор. Она называла себя миссис Фенуэй, оставаясь при этом миссис Лиминг. Она не осмеливалась запечатлеть свою красоту на фотографиях для потомков. В этом Уилл был непреклонен. Когда через день после их приезда в город он впервые упомянул о причине, Эштон швырнула в него туфлей. На следующее утро она отомстила ему, отправившись в «Филд, Лейтнер и К о», роскошный универмаг на Стейт-стрит, где на часть денег, предназначенных для будущей фабрики пианино, купила себе алое платье с турнюром, алые перчатки и такие же шляпу и зонтик.

Уилл пришел в ярость. Он выкрикивал такие ругательства, которых она ни разу от него не слышала. В тот день она поняла, что Фенуэй вовсе не такой рохля, каким ей казался. Старый и сгорбленный, с покрасневшими от тревог и бессонных ночей глазами, он стоял и кричал на нее, не обращая никакого внимания ни на ее красоту и надменность, ни на ее визги, когда она стала угрожать, что уйдет от него.

В конце концов, потеряв терпение, Фенуэй влепил ей пощечину. Всего одну, но достаточно сильную, чтобы Эштон рухнула на их неприбранную кровать. А потом показал ей кулак:

– Валяй, уходи! Скатертью дорога! Я вложил в этот план всю свою душу и все твои деньги. Если тебя он больше не интересует, если ты не хочешь вернуться в Южную Каролину, как всегда твердила, можешь просто выйти в эту дверь. А я положу в банк все, что мы заработали, а потом найду себе другую женщину.

Едва оправившись от потрясения, Эштон начала умолять Фенуэя простить ее. Она плакала и унижалась, пока он не смягчился. С тех пор она его не злила и не выказывала открытого неповиновения.

Воспоминания о том дне заставили ее еще прибавить шагу, когда она повернула на Ван-Бюрен-стрит, спеша к деревянному мосту через южный приток реки Чикаго. Прохожие пялились на ее обтягивающее алое платье и вызывающий турнюр, но она гордо вскидывала голову и бросала на них возмущенные взгляды. Ее сердце принадлежало Уиллу и тому, что он должен был продемонстрировать сегодня. Все ее мысли тоже были о нем, а также о ее деньгах, ну и конечно, о ее триумфальном возвращении в Монт-Роял, когда она заставит заплатить по счетам и Мадлен, и эту маленькую мисс святошу Бретт, и Чарльза, и всех остальных, будь они прокляты!

Чикаго к западу от реки больше напоминал трущобы, переполненные салунами, складами пиломатериалов, лесопильнями, грязными речными причалами и унылыми дешевыми домишками, где жило множество ирландцев, шведов и венгров. Она подбежала к дому на Кэнел-стрит, на котором висела грубо намалеванная от руки вывеска «ПИАНИНО ФЕНУЭЯ», и зашла на темную лестницу.

Задыхаясь, она быстро поднялась на последний этаж, заваленный металлическими рамами, катушками фортепьянных струн разного качества, ящиками с клавишами от Шёнбаума из Нью-Джерси и всевозможными деталями от Сивернса из Массачусетса. Фенуэй разрабатывал только конструкцию и внешний вид своих пианино.

– Уилл, пожалуйста, прости меня… – Эштон бросилась к нему с виноватым видом.