Кузнецов Иван - Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение

— Какие тайные сведения? — продолжился допрос.

— Не знаю. Он приехал с востока. Ой, нет, с юга… Из жарких стран. Может, из Индии. Или… где-то там.

Мои познания в географии на этом заканчивались. Я видела мысленным взором карту, но не названия стран.

— Что же он узнал?

— Как живут люди, что хотят покупать, чем готовы торговать. Какие слабости у местных правителей. Иностранных купцов он там повстречал, из Европы… Кто с кем воюет там тоже… Потом он стал здесь принимать иноземных послов, договариваться с ними — тоже по приказу царя, по посольскому. Это его служба…

Я совершенно выдохлась. Я слабо соображала, что говорю.

— Браво! — приглушённо, но с энтузиазмом произнёс Николай Иванович. — Не устала, Тая?

— Устала, — ответила я честно.

— Хорошо, остановимся. Отдыхай!

Я не поняла, можно ли отпустить живые картины, владевшие моим воображением, или надо пока удерживать их, чтобы мы потом вернулись к исследованию. Я сидела, вцепившись обеими руками в края лавочки. Николай Иванович накрыл мою руку своей ладонью и ободряюще сжал.

— Молодец, Тая! Хватит, отдыхай.

Яркие картинки и так уже стали блёкнуть перед глазами.

— Николай Иванович, что со мной случилось? — прошептала я на всякий случай, хотя, в общем, догадывалась.

— Ты видела Москву шестнадцатого века. И скажем так, стратегическую разведку Ивана Грозного.

— Почему?.. Как?

— Это называется «ясновидение прошлого». Это — редкий дар. Мы потом попросим специалистов, и они тебе как следует разъяснят. Хорошо?

Молодой стратегический разведчик Столяров и купеческая дочь уже поженились и радостно ставили на будущем Арбате самый высокий и красивый терем…

— Николай Иванович, вы и про древнюю Москву столько знаете! — сказала я, стараясь подавить новый приступ внезапной мечтательности и вернуться в нынешнюю действительность.

Он усмехнулся:

— У Москвы много загадок.

Вроде бы и невпопад ответил, но мне остро захотелось тоже прикоснуться к тайнам и загадкам Москвы — её переулков, старых зданий, башен и подземелий…

— Что ж, Тася, дальше пойдём?

— Да!

Я вскочила с лавочки первая и не стала досматривать, как мои герой и героиня рассаживают по лавкам своих ребятишек — мал мала меньше, и как героиня рассказывает им увлекательные сказки, сочиняя на ходу, и как послушать её собираются дети и взрослые со всей длинной улицы — теперь гораздо более обжитой…

Погода постепенно портилась: небо затягивала всё более плотная серая пелена, потянуло сырым и холодным ветром. Я поёжилась. От Николая Ивановича это не укрылось.

— Замёрзла? Может быть, вернёмся?

Уже?! Мы сейчас войдём в метро, доедем до «Дворца Советов», и на этом прогулка завершится? Я только начала по-настоящему знакомиться с городом, который уже люблю. А вдруг товарищ Бродов так деликатно даёт понять, что его время, отведённое мне, закончилось? У него куча других дел.

Я растерялась лишь на мгновение, а потом нашла отличный выход:

— Николай Иванович, если вам уже некогда, я могу одна ещё погулять. Я, честное слово, не потеряюсь! Я же знаю адрес, и станцию метро, и дорогу запомнила. Я в Ленинграде везде ходила одна, не бойтесь!

Николай Иванович делано проворчал:

— Конечно, ты всё можешь сама. Надоело таскаться со старым дедом по пыльным закоулкам?

Товарищ Бродов шутит? Вот неожиданность! Я осторожно улыбнулась. В действительности, если он сейчас оставит меня в городе одну, я огорчусь. В стенах Лаборатории я побаивалась руководителя и сторонилась по возможности, но бродить с ним «куда ноги несут» оказалось легко, спокойно и ужасно интересно. Как бы выразить свою мысль, чтобы не вышло подхалимажа? И я сказала — серьёзно, потому что отвечать шуткой на шутку не умела:

— Мне не надоело. Я просто подумала: у вас время вышло.

Николай Иванович посмотрел на свои часы.

— Я же сказал, что у меня свободны полдня. Они ещё не прошли.

— Тогда, если можно…

— Можно. Идём!

Мы уже начали подниматься по улице Горького, когда зазвучали позывные из репродуктора. Вместе с другими прохожими мы подошли послушать сводку.

На фронтах в этот день царило относительное равновесие: ни значительных отступлений, ни крупных прорывов. Повсюду — тяжёлые, ожесточённые бои. И хоть наши войска несут такие потери, что страшно представить, а всё же невольно вздыхаешь с облегчением, когда знаешь, что ни один город сегодня не сдан. Правда, Николай Иванович с непонятным мне скепсисом повел бровью, как будто не слишком поверил сводке. Я собралась «подслушать» его мысли, однако он быстро закрылся — уж это он умел мастерски. Я же не могла себе представить, в чём Советское информбюро могло бы нас, граждан, обмануть и, главное, с какой целью.

Улица Горького выглядела такой цельной в своей торжественности и современности. Николай Иванович упомянул, как двигали дома, чтобы расширить улицу, но ничего не прибавил и шёл дальше молча: крутой подъём давался не так уж легко. Я не тревожила его расспросами, но короткая эта история так поразила моё воображение, что я, осматриваясь, самостоятельно рисовала себе удивительную картину.

Заглянули в Елисеевский. В такой же магазин, похожий на дворец или театр, меня водила соседка… Давно… Ещё в Ленинграде… Неясная грусть на меня навалилась, но я поспешила стряхнуть наваждение… Сейчас полки и витрины-прилавки гастронома № 1 были странно пусты — как в нашем райцентре. Стояли длинные очереди — отоваривать продталоны. Николай Иванович велел мне подождать, никуда не отходя, и скрылся за неприметной дверью в углу торгового зала. Появился он оттуда с бумажным пакетом, из которого вкусно пахло свежим хлебом. Он отдал пакет мне, и оказалось, что там, помимо двух булок, стоит бутылка молока. Роскошь! За молоко и на рынке, по взвинченным ценам, люди, говорят, давятся.

Еле осилив ещё осмотр памятника Пушкину, который понравился мне тем, что поэт выглядит таким живым и не важничает, мы ушли по бульвару и, едва найдя подходящую лавочку, уселись отдохнуть и перекусить. У меня ноги гудели, но я бы ни за что не созналась в этом: лишь бы прогулка не кончалась как можно дольше!

Сквозь голые ветви деревьев был хорошо виден фасад двухэтажного особняка с огромными окнами и затейливыми коваными решётками балконов.

Товарищ Бродов посмотрел на часы.

— Так. Передохнём немного. А дальше по бульварам — домой…

Он осёкся. Невозможно было не заметить, как он напрягся, будто сказал что-то лишнее, опасное, будто выдал какой-то секрет. Справившись с собой, он повторил уже с нажимом, будто решил теперь сознательно спровоцировать меня на что-то:

— Домой, хорошо?

Не знаю — по сей день не знаю! — чего он хотел добиться, а получилось вот что. Это сладкое и тёплое «домой» наполнило сердце и тоской, и радостью в единое время. Как будто утраченное и потерянное на веки вечные стало вновь возможным и достижимым.