Игорь Болгарин - Горькое похмелье

– Ты шо, здурив? За шо?

– Я тоже – из евреев. Жиды в царский России осталысь.

Григорьевец едва не подавился:

– И цее… Як же ты воюешь? За шо?

– За то й воюю, шоб все ровни булы. За волю. За свободу.

– Борька, а ты йому кулаком покажи, за шо воюешь!

– Та ну вас, – отмахнулся махновец, глядя снизу вверх на малорослого григорьевца.

– Оно, конечно… Бувае… Чого ж… Я тоже знав одного… цього… еврея. Хороший був чоловик. Гроши давав без всякого проценту… – бормотал сконфуженный григорьевец. – У йих тоже… бувають…

Махновцы смеялись над выкручивающимся из щекотливой ситуации побратимом.

Ранним утром перед облупленным панским особняком в поместье Сентово гудели, толкая друг друга, махновцы и григорьевцы.

– Чого воны тянуть?

– Общий универсал пышуть… Счас зачитають.

– И без универсалу ясно: надо разом комиссарив быть!

Ждали… Балкон особняка был пока пуст…

Вот на площади появилась бричка, которой правил Юрко. В ней сидели Лёвка Задов и двое связанных гладко выбритых молодых людей, по-селянски одетых, но явно не селянского происхождения.

– Росступиться! Пропустить! – прокричал Юрко.

Толпа раздвинулась, образуя узкий коридор.

– Хто це?.. Шо за люды?

Грубо подталкиваемые Задовым и Черниговским, двое связанных исчезли в дверях особняка.

– От, батько, пиймалы… Лазутчики од Деникина… з пакетом… – сказал Лёвка, когда пленных втолкнули в комнату, где собрались «союзники». И красивым театральным жестом он бросил на стол перед Нестором большой, с пятью сургучными печатями пакет.

Махно прочитал надпись на конверте:

– «Лично в руки… Его превосходительству атаману Григорьеву» … Та-ак!

– Это брехня!.. Какая-то провокация! – вскочил Григорьев и потянулся к пакету.

– Не спеши, Мыкола Олександрович, счас разберемся!.. Я их допрошу. Очи в очи.

И он уединился в соседней комнате с двумя незнакомцами.

Толпа, запрудившая площадь перед особняком, гудела. Ожидание становится все более тягостным.

– Ну, шо воны там?

– Може, гроши делят?

– Та ни. Казенку пьють.

– Дурный! Воны универсал сочиняють! Умственне дело!..

И тут из комнаты, где находился Махно, донеслись выстрелы. Потом какой-то шум, крики. И снова выстрелы.

Толпа на мгновение замерла. А затем вновь заволновалась, задвигалась пуще прежнего…

На узком балкончике появился Аршинов.

– Дорогие побратимы! – крикнул он. – Мы уже было до всего договорились. Хотели универсал вам зачитать! Но вышла закавыка!…

Затихшая было площадь ответила недоуменным гулом.

– Ну шо там?

– Перепылысь на радощах?

– А стрильба чого?

Аршинов поднял руку:

– А закавыка такая! Поймали наши хлопцы двух дядькив. Хто? Шо? Плетут шо-то несуразное. Батько Махно раскусил их, как орех. Обыскали. А у них пакет, сургучом запечатанный…

Над площадью повисла гробовая тишина.

– Вы знаете, Деникин уже взял Харьков, Полтаву, идет на Киев. И повсюду офицеры отбирают у селян землю, росстрелюют, лютуют…

– Ты про пакет! – крикнул кто-то из толпы.

– Не розмазуй кашу по тарилци!

– Хай сам атаман нам про пакет росскаже!..

– Так вот, про пакет! – продолжил Аршинов. – Продался Мыкола Олександрович Деникину. С потрохами продался. И вас продал. Деникин ему уже и звание определил – генерала своей армии. Погоны прислал… От и скажите теперь, какая у нас, махновцев, с вами может дружба получиться?

– То брехня!

– Наклеп!

– Хай сам атаман скаже!

На балконе появился Нестор Махно. Балкон был маленький, тесный, и Аршинов ушел, уступив место батьке.

– Не вирыте?.. Брехня, кажете?

Вот когда пригодилось Нестору актерское мастерство! В его голосе звучало неподдельное негодование, лицо было искажено яростью.

– А цьому повирыте? – Он поднял над головой погоны – нарядные, поблескивающие золотом, столь ненавистные всем крестьянам-вольнолюбцам, будь то махновцы или григорьевцы. – Те двое – то деникинськи офицеры. Курьеры. И ци генеральски погоны воны доставылы вместе с письмом и немалымы грошамы вашому атаману Григорьеву. Нате вам их, ци погоны!

И Нестор бросил погоны вниз, в толпу, как несомненное свидетельство атаманской измены.

– А от шо пишуть Григорьеву из Ставки Деникина! – продолжил Махно и показал лист, на котором даже издали можно было увидеть штамп и печать. – Генерал Романовский пыше: «Вам надлежит немедленно соединиться с корпусом генерал-лейтенанта Шкуро и действовать по внутренним операционным путям и магистралям, закрывая красным пути отступления из Одессы и Николаева… Деньги для срочных нужд высылаю» ! И скажить мени тепер, шо було робыть з предателем селянства Григорьевым?

Толпа была потрясена.

– Ось вам письмо! Читайте!.. А ось вам ци иудини гроши. Мы и копийку с цых грошей не возьмем. Воны вси в селянской крови!

Махно швырнул вниз письмо, а вслед за ним и целую охапку купюр с изображениями Петра и Екатерины. Все это, как конфетти, планируя, поплыло в воздухе. Но никто не бросился за деньгами, хотя сотенные и пятисотенные времен Николая Второго все еще много значили для крестьян.

– Так шо?

– Смерть! – выкрикнули из толпы несколько помощников Лёвы Задова.

– Смерть! – подхватили уже и григорьевцы.

– Смерть! – кричала разгневанная толпа. Люди, собравшиеся вместе, всегда как дети. Легко внушаемые дети. Ненависть вспыхнула легче пороха.

– Я исполныв ваш приговор – расстриляв предателя Григорьева! Я тепер ваш батько! Я об вас позабочусь!

Гул не стихал. Но теперь это был уже другой гул: он рождался из шепота, из приглушенных голосов.

– Так шо ж робыть, батько? – выкрикнул кто-то. – Не мовчи, скажи слово!

Махно склонил голову к перильцам. Думал. И площадь затихла. Ждали слова. Наконец Нестор выпрямился, вытер с лица слезы:

– Горько! Горько мени, як и вам, браты мои! Шо я можу вам сказать? Одне тилькы: будем вместе, разом! И в гори, и в биди! Будем быться за волю, за свободу! Може, хто з григорьевскых повстанцив хоче додому – хай иде, не осудым… а хто хоче воювать – хай остаеться. Сладкого життя не обищаю, но свободу добудем!

– Батько! Батько! – вскричала толпа. – Разом будем! З тобою!

Некоторые григорьевцы с мрачными лицами выбирались из толпы. Уходили. Но таких было немного.

– Батько!.. Командуй, батько!..

Нестор возвратился в комнату. Переступил через тело убитого Григорьева. На пороге распахнутой двери, ведущей в другую комнату, лежали еще двое убитых григорьевских штабистов и пленные юнкера.

– Вроде обошлось… Та уберить вы их хоть из-под ног! – рассердился Нестор, указывая на убитых. – Схоронить достойно, – сказал Махно. – С мертвымы мы не воюем.

«Всем, всем, всем! Нами, идейными повстанцами батьки Махно, убит контрреволюционер и погромщик атаман Григорьев»…