Игорь Болгарин - Горькое похмелье

Потом они сидели на борту вытащенного на берег рыбацкого каюка. Ивы. Камыши. Рыба, поднявшаяся из зимовальных ям, играла, поблескивая над поверхностью воды серебряной чешуей. Рай, да и только!

– Сначала покажу тебе кое-какие статейки, – продолжил Аршинов разговор, начатый возле хаты, раскрывая сумку и доставая зачитанные газеты, брошюры, изданные на оберточной бумаге.

– Ты, кажется, знаком с такой дамой – Александрой Коллонтай? – спросил теоретик. – Жена Дыбенко.

– Ну як же! Встречались! – Махно был все еще настроен иронически. – У нее ще есть яка-то дурноватая теория насчет «стакана воды». Мол, мужику с бабой переспать все равно шо стакан воды выпить. Я по болезни проверив ее теорию. Брехня. Вода не заменяет.

Но Аршинов не был настроен на шутки.

– Эта книжечка у нее о другом, – перелистывая брошюрку, сказал он. – Пишет, что… «крестьянство органически, как зараженная мелкобуржуазностью часть населения, не вписывается в социализм…». Понимаешь смысл?

Махно кивнул:

– Я это слыхав. От самого Ленина. Поганая теория.

– Вот-вот! Ленин в ряде выступлений и статей доказывает, что в крестьянине, мол, две души. Одна душа – собственника, другая – труженика. И надо эти две души разделить, одну уничтожить, а вторую сохранить. Как? Разодрать душу пополам? Убить?

– Помню. Мы с тобой ще три года назад в Москве про это говорили, – напомнил Аршинову Нестор – Старая песня… Если б не было души собственника, то й революции не было б! Селянину кинули лозунг: кончай воевать, забирай землю у панов. Кто забрал? Собственник. А теперь, когда собственник сказал: «Не трожь моего», он стал неугодный властям. Им тепер подавай не собственника, а труженика… Понятное дело: большевицкие вожди в большести своей кто? Сынкы богачей и генералов. Они думають, шо картошка на деревах растет… Не пойму только, к чему ты ведешь?

– Они не понимают, что без чувства собственности не будет и труженика! – обрадовался словам Нестора Аршинов. – Исчезнет желание трудиться! Сохранять свое добро! Умножать!

– Ну а чего ты так горячишься? – спросил Махно.

– А вот почему! – поднял кверху палец Аршинов, как бы напоминая этим об их бесконечных дискуссиях в тюремной камере. – Большевики, как только загнали белых в крымскую «бутылку», сразу же повели наступление на крестьянство. Кругом продотряды. Даже вооруженную продармию создали. Шестьдесят тысяч штыков! Вплоть до артиллерии! И это притом, что грабить крестьян им помогают и ЧеКа, и ревкомы, и райкомы… В селе теперь комитеты бедноты. Откуда у тебя, Нестор, на Гуляйпольщине беднота? Ты ж землю и все панские и кулацкие богачества по справедливости раздал. Так кто ж тогда эта самая беднота? В основном лодыри.

Махно, слушая, бросал камешки в воду. Глядел на расходящиеся круги. Размышлял.

– Причина вроде понятная: город голодает. Надо хлеб для города забрать. Торговать с селом нечем, приходится так брать!.. Не-е! Главная причина в другом: свести крестьянство до роли голодного пролетариата. Уничтожить независимость крестьянина. Лишить труженика собственности… Видишь, камешек бросил, а круги все идут, идут. Крестьянство поднимается. Уже снова кругом восстания. Третья революция, Нестор, только начинается. Это будет революция вольности. И главную роль в ней сыграет крестьянство!.. Ну, что ж ты молчишь?

Нестор снова, уже с яростью, бросил камешек.

– Думаю, – после долгого молчания сказал он. – Слова твои нешуточные.

Вечером, когда комната была освещена лишь слабым светом лампадки, он лежал, заложив руки за голову, и неподвижно смотрел в потолок.

Галина, в длинной рубахе, поставила на стол возле него кружку с водой.

– Попей! Вода успокаивает!

– Что? Стакан воды? – усмехнулся Нестор.

– Кружка, Нестор.

– Я не про то… Иди ко мне, – позвал он. – Поближе!

– Нестор! Ты ж слабый, – укоризненно сказала Галина.

– Иди-иди… А то уже совсем стала боевой подругой, а не жинкой…

Потом они лежали рядом, снова отчужденные, и теперь уже оба глядели в потолок.

– Чуешь, Галина… Аршинов сегодня толково говорил про Третью революцию. Говорит, снова надо на коня, снова саблю в руку! – после длительного молчания заговорил Нестор. – А я, знаешь, малость уморился. И хочется мне, шоб был свой хуторок, земля, кони, коровы, овцы. И шоб петух будил спозаранку, собака у ноги ластилась… Шоб дети бегали по двору. На ярмарок поехать, с людьми за кружкой пива поговорить, чи поторговаться… песни поспивать… Всего этого хочу.

– Нет, Нестор, не имеешь ты на это права. Даже на мысли такие, – строго сказала Галина. – Ты – вождь! Батько!

– Да ты шо, Галка? – Он приподнялся на локте, посмотрел на жену: – Чи я уже не человек?

Она не ответила.

– Холодно мне как-то с тобой, Галка, – задумчиво сказал Нестор. – Видать, и ты, як все, любишь меня як батька, як вождя… Может, и согласилась тогда, давненько… без сомнений… в жоны, шо я батько. Но у меня ж душа! – Он усмехнулся. – Собственника чи труженика – не знаю. Какая есть. Одна. Мне по-простому жить хочеться.

– Ой, не получится уже, Нестор, – вздохнув, ответила Галина.

– Это ж почему?

– Потому что ты уже не простой…

– А я хочу буть простым… Хочу!.. От сел бы я в лодку, порыбачил бы… насолил бы рыбы, поехал торговать…

Галина рассмеялась:

– Батько Махно рыбой торгует! Пол-Украины сбежалось бы, чтобы посмотреть на такое… Нет, Нестор, высоко ты забрался, так и живи там, на горе! Назад возврата нема!

– Н-да! Утешила! – вздохнул Нестор.

Права, права была Галина, утверждая, что не сможет уже батько стать простым селянином. Люди не дадут. Они вознесли его, поставили на горе. И стой теперь, Нестор Иванович, на жаре ли, на холодных ветрах перед людскими очами!

Разбудил их не слабенький весенний рассвет, а скрип колес, топот копыт, голоса. Наскоро одевшись, сунув ноги в сапоги, Нестор вышел из хаты. Встревоженная Галина, накинув шубейку, завязав платок на непричесанной голове и, конечно, сунув револьвер за пояс, вышла вслед за ним. Юрко был уже во дворе. И Черныш…

Возле хаты стояла тачанка с пулеметом и человек семь конных, среди них и Семка Каретников. Соскочив с коня, он обнялся с Нестором. На нем и на хлопцах была красноармейская одежда, шинели невесть какого происхождения, жестяные звездочки на папахах. Амуниция, оружие.

– Шо, Сёмка, арестовывать нас приехал?

– Ой, не до шуток, батько! Я як почув, шо на Надеевом хутори Махна вбыли, на коней, та й туда…

– Ну й шо там?

– Брата твого, батько, вбылы. Гришку. И Сашка Лепетченка. И ще человек шесть. Хлеб не давали отбырать. – Слова Каретникова падали камнями.

Постепенно до Нестора дошел смысл услышанного. Лицо его стало жестким. Это снова был прежний Махно: воитель, хозяин.