Игорь Болгарин - Горькое похмелье

– Кому хочется оставлять свои подписи под такими приказами? Это теперь уже история! – сказал Триандафиллов. – Никто пачкаться не желает.

Паука сжал губы. Твердый был прибалт. В обсуждение не вступал.

– Отправьте ответ: «Жду приказов с прямыми подписями. С заданием категорически не согласен. Фрунзе».

Паука вышел. Фрунзе поднял глаза на Триандафиллова:

– Лучше самому идти в атаку, чем руководить такими операциями… Впрочем, какая это операция! Казнь!

– Да-да! Черт знает что! Назначают нас палачами, – бормотал Триандафиллов.

Ответ был получен очень скоро.

Паука возвратился в кабинет с новым листком, зачитал с некоторым удовлетворением. Ему была по душе категоричность и революционная беспощадность высокого начальства.

– «Вы уже совершили одну ошибку, объявив амнистию оставшимся белогвардейцам. Мы исправили ее, направив к вам с особыми полномочиями Белу Куна и Розалию Землячку. Не совершайте второй. Других подписей не будет. Склянский» .

Новая шифровка ошеломила больше, чем предыдущая. Фрунзе молчал.

– Приказ надо выполнять, Михаил Васильевич, – почти ласково сказал Паука. – И выполнять очень, очень усердно. Неприятности могут быть большими.

– Какими, например, Иоганн Христофорович?.. Ну, напишут где-то в анналах, что Крым был взят начштаба Паукой, а Фрунзе был связистом при штабе… – саркастически заметил Триандафиллов.

Паука был невозмутим и даже, в меру своего понимания происходящего, добродушен. Его акцент как бы припечатывал слова, давая им оттенок окончательных решений.

– Вы нервничаете, Владимир Кириакович, я понимаю. Что делать? Мы не на ярмарке, где можно поторговаться. В армии приказы не обсуждают. – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Я уже продумал операцию. Соберем совещание. Пригласим махновских командиров. Понимаете?.. Ну а с обезглавленной махновской армией справиться не составит большого труда…

Фрунзе молчал. Он только что был на гребне успеха. Победитель Врангеля! Человек, поставивший точку в Гражданской войне. Народный кумир. Цезарь. Но в Москве его могут изъять из обращения так же просто, как и ввели в ранг монет золотого достоинства. Или девальвировать до стоимости медного пятака. Вот так, в одну минуту потерять все?

Он вздохнул.

– Назначайте совещание, – сказал он тихо. – И подберите надежную команду для… ну, вы понимаете.

– Латышские стрелки, – с легким оттенком недоумения ответил Паука. – Они всегда спасают революцию!

Триандафиллов сидел молча, сжав голову руками. Ему тоже некуда было деваться. В партию вступил лишь в девятнадцатом, не без колебаний примкнув к самым умным и всепобеждающим. А Фрунзе – в девятьсот четвертом, и царские судьи дважды приговаривали его к смертной казни. Он был честным борцом, своего рода знаменем. Его не могли наказать слишком строго. А кто такой он, Триандафиллов? Всего лишь бывший штабс-капитан. Щепка на блестящем паркете кабинета. Оставалось только смириться и выполнять решение РВСР. Такие приказы, и верно, не обсуждают!

Во всяком случае, так Триандафиллов уговаривал свою бунтующую совесть.

…Верстах в двадцати от Евпатории, в выгоревшей степи, раскинулось татарское село Саки. Село немалое, здесь были соляные промыслы, грязелечебницы. Именно здесь и разместили основную часть армии Махно, принимавшую участие во взятии Крыма. Не для лечения, конечно. Для надзора: кругом пустынная степь, никуда не уйдешь незамеченным. Паука, распределявший районы для постоя частей, многое знал или предвидел.

По дороге Лёвку и Тимофея Трояна, ехавших в Саки, остановил красноармейский патруль. Почему-то очень большой патруль. С тачанками, с пушками…

Начальствующий проверил документы Задова. Конечно, они были в порядке.

– «Комполка Мозырской группы войск комкора Хвесина… Направляется в грязелечебницу по поводу ранения конечностей… в сопровождении…»

Патрульный посмотрел на Задова. Внушительный командир. Четыре кубика на рукаве. Физиономия тяжелая…

– Проезжайте, товарищ…

В селе Саки, в одном из корпусов грязелечебницы, махновские командиры не то ругались, не то советовались.

– Ну, какое совещание? Что мне с ними совещаться? – кричал Кожин. – Четвертый день харчей не подвозят. Боеприпас обещали пополнить!..

– Я тоже не поеду, ну их к свиньям! – угрюмо произнес пушкарь Тимошенко. – Я при орудиях буду… Полбоекомплекта ще есть…

– Я им никогда не верил! – подлил масла в огонь Щусь.

– Не, хлопцы, – возразил Каретников. – Батька з намы нема, а совещание – дело ответственне. Та й Фрунзе – дядько сурьезный, из каторжных. Як и батько наш, человек революционный. Я поеду. Може, там будуть решать, отдавать нам Крым во владение чи ни. Обещалы ж.

– И я поеду… Я тоже… – соглашались и командиры помельче.

– Послухаем, шо скажуть! А мо, й поспорым, если шо не по-нашому!

В разгар этих споров и сомнений и отыскал их Задов, войдя с шумом и заполнив собой палату грязелечебницы. Сзади него тенью встал Троян.

– Лёвка! – обрадовались махновцы. – Шо привиз? Може, хоть ковбасы?

Здоровались, обнимались.

– Ковбасы им… – ворчал Лёвка. – Вам кровяной, з шрапнелью?

– Шо такое, Лёва? Шо ты знаешь?

– Знать – не знаю, а бачить – бачу. Патрули з пушкамы. Такого ще не було. И вообще… – Лёвка вздохнул: – Слухайте приказ батька. Як можно быстрее собраться – и бегом з Крыму!

– А шо ж, Крым нам не отдадут, чи шо? – спросил кто-то.

– Догонять и ще дадуть! – отрезал Задов.

– А я ось узнаю, шо и як, – твердо заявил Каретников. – Я пиду! Двум смертям не бывать. А одна в свое время сама прийде!

Насчет смертей это Каретников сказал точно.

В Симферополе его и тех, кто пошел с ним, латышские стрелки связанными вывели в обнесенный кирпичным забором двор.

– Хлопци! Хоть поговорить с кем дайте! – попросил Каретников. – Шо ж так, без всякого объяснения? Вмести ж кровь пролывалы!..

Но расстрельная команда хранила молчание. Хлопцев поставили к стенке. Подняли винтовки.

– Ну, гады! – закричал Каретников. – Вам батько ще покажет, откудова у шашки зубы ростуть!

Залп. Только песок сочился из пулевых выщербин в ракушняке.

Махновцы лежали под каменной стеной серыми мешками.

Под крымским дождичком колонны понурых повстанцев покидали завоеванный полуостров. Кто на телегах, кто пешком. Дождь и туман были теперь их союзниками. Тоже ненадежные, но все же более близкие, чем вчерашние товарищи по оружию.

В полумгле на склизкой дороге перед ними возникла фигура человека в плаще. Ждал, когда они приблизятся. Задов, Кожин и Щусь насторожились, приготовили пистолеты…

– Сховайте пистолеты! Свой!

Человек скинул с головы парусиновый башлык, и они узнали комбрига Полынова.