Игорь Болгарин - Горькое похмелье

Французы обещали создать неодолимые укрепления на перешейках, прислать тяжелую артиллерию, опытных фортификаторов. Не сделали ничего. Все эти годы позиции у Чонгара защищали два тяжелых, старых орудия Канэ. Там они и оставались до самых последних дней, до падения Крыма.

Польша не отпускала из лагерей тридцать тысяч «бредовцев», которые могли серьезно пополнить Русскую армию. Освободили в последний момент. Привезли. Эти изможденные люди для боев не годились.

Однорукий Зиновий Пешков, старший брат Якова Свердлова, усыновленный когда-то Максимом Горьким и ставший майором французской разведки в России, представлял французскую военную миссию в России в период агонии армии Врангеля. Бездействие Франции он оправдывал позицией французских демократических сил, которые настроены против монархических вожделений Русской армии в Крыму. Вожделений этих не было, но поди, отмойся. Врангель понял в эти дни: признав военное превосходство большевиков, его просто бросили. Запад умеет считать и денег на ветер не бросает.

Жаль было офицеров. Лучшие из лучших полегли в Северной Таврии.

Конечно, рыцарская Европа должна была оценить их подвиг. Но где она, рыцарская? В старых книгах, в «Песне о Роланде», в историях о короле Артуре?

Одно утешало: он, Врангель, сумел собрать большой флот для эвакуации. Огромный плавучий город на сто шестьдесят тысяч мест. Подобранные им флотские начальники сделали невозможное. Если Господь, оказавшийся немилостивым и наславший морозы, не пошлет, как последнее испытание, шторм, как это часто бывает в ноябре, почти все, кто изъявил желание, смогут переселиться из Крыма в Константинополь. Для начала. А там…

Там опять-таки лишь Господу ведомо – куда и как. Денег у Врангеля не было. Золотой запас, увы, оказался в Сибири, и чехи, очевидно, поделили его с красными, заключив с ними перемирие.

Но как бы то ни было, генерал Врангель знал, что нужно держаться. Переполох сорвет эвакуацию. Чтобы не рождались панические слухи, главнокомандующий оставил в Севастополе до последнего момента семью: трех малых детей и любимую жену Ольгу, красавицу, бывшую фрейлину. Это знали, об этом говорили.

Трудно было сражаться, сознавая свою обреченность. Но иного пути не было.

Покидая Севастополь, последнее, о чем подумал Врангель: он сделал все, что мог, Россия не будет отзываться о нем дурно.

В Гуляйполе, в махновской типографии, из-под валика «бостонки» выполз первый листок газеты «За свободу». Перепачканный краской Зельцер взял газету и в сопровождении торжествующих анархистов из Культпросвета направился к соседнему дому, бывшей управе, где обосновался Махно со своим штабом.

Холодный ветер развевал лохмы Шомпера и Волина. Они походили на средневековых алхимиков, наконец-то получивших элексир долголетия.

– Нестор Иванович! Послушайте радиограмму!

– Батьку уже читали, – сказал Аршинов.

– Не так читали! – заупрямился Зельцер и начал декламировать, подчеркивая голосом особо важные в его понимании места: – «Командующему армией батьке Махно! Срочно! Части вашей армии героически…» О, слышите? «Героически!» «…форсировали Сиваш, помогая Красной армии войти в Крым. И далее оказали серьезную…» О! «Серьезную!» «…помощь Второй конной армии, отражая контратаку врангелевской кавалерии, чем способствовали освобождению всего полуострова. Начальник штаба Южного фронта Паук» … Не, Паука.

Голос Зельцера звучал так, будто это он сам лично освободил Крым.

– Оставь газету, – попросил Нестор. Он стоял на костылях, раскачиваясь. Потом стал скакать на одной ноге, как подбитая птица, не в силах успокоиться. Черныш, Аршинов и Лёвка Задов вопросительно смотрели на него.

– Шо-то, хлопцы, мне в этой радиограмме не сильно нравится! – сказал Махно. – Даже, я б сказал, сильно не нравится!.. По-моему, опять начинаются якие-то большевицкие хитрости… Почему подписал не Фрунзе, а якаясь Паука… Кто такая?

– Латыш чи эстон, – подсказал Задов. – Начштаба у Фрунзе.

– Паука… нехороша фамилия… Паутиной пахне! И шо мне ще не нравится: «помогая Красной армии… способствовали…» Мои хлопцы не помагают, а сами первымы лезуть в огонь и в воду, я знаю… Зачем брехня? Зачем отталкивают нас от нашей победы? – Он остановился, раздумывая: – Чую, они шо-то затевают. Быть беде!.. Бери, Лёвка, Трояна и езжай до наших в Крым. И побыстрее. Спасай хлопцев. Пускай поскорее тикают оттуда. А встренемся мы…

– В Гуляйполи? – спросил Лёвка.

– Не, Лёвочка! Пусть они думают, шо мы в Гуляйполе. А мы будем ждать вас в Старом Керменчике.

– Батько, мы что же, Крым так и оставим большевикам? – спросил Аршинов. – Поторговаться надо бы. Хоть часть Крыма нам под автономию.

Махно смотрел на Аршинова пустыми глазами: казалось, он видит нечто такое, что скрыто от других. Какие-то тени. Или просто сходит с ума.

– «Помогали», «способствовали»… Это не просто слова. И Паука!.. Чую беду, хлопцы! Беду!

Его успокаивали, принесли кружку воды, ожидали, что вот-вот у батьки начнется приступ. Но это было что-то иное, непонятное. Нестор раскачивался, охватив голову руками, словно от невыносимой боли.

– Срочно юзограмму Каретникову! Пускай немедленно вертаются со всем своим корпусом… Та какой там корпус? То красни так назвали… Там вся наша армия! Вся армия… Скорее телеграфиста!

Через полчаса Нестору сообщили:

– С Крымом связи нет.

Фрунзе обосновал свой штаб в Севастополе в том же особняке на Приморском бульваре, в котором всего несколько часов назад располагался штаб Врангеля. И даже облюбовал для себя бывший кабинет Врангеля. Здесь была все та же обстановка, только со стены сняли забытый генералом при поспешном бегстве большой портрет жены и детей. Все такое же было за окнами море, но только без судов. Пустое, как тарелка до обеда.

Кроме Фрунзе в кабинете находились Триандафиллов и Паука.

Иоганн Христофорович Паука зачитал командующему Фрунзе едва ли не первую присланную по этому адресу шифровку:

– «Срочно секретно командюжфронтом Фрунзе. По поручению Высшего руководства республики. Немедленно окружить, атаковать и уничтожить все находящиеся в Крыму части армии Махно. Командиров предварительно расстрелять. Не дать ни одному махновцу вырваться из крымской “бутылки”. Это будет означать конец анархического повстанчества. Склянский» .

– Но это подлость! – воскликнул Триандафиллов. – Они были честными союзниками и хорошо воевали. Даже очень хорошо!

Фрунзе смотрел в блестящий и чистый пол, как будто его натерли перед самым бегством Врангеля.

– Почему нет прямых подписей? – спросил он как бы самого себя. – Почему Склянский? Десятая ступенька на служебной лестнице.