Игорь Болгарин - Горькое похмелье

– Идемте, – сказала она, поддерживая Лёвку и одновременно цепляя Трояна за ворот. – Горячего… Горячего вам щас налью!

Спустя несколько дней Махно собрал остатки своего Крымского корпуса. На этот раз, после очередного краха, он не впал в транс, в отшельничество, не запил. На его лице читалась решимость и сознание неизбежной гибели. И, конечно, жажда как можно больше неприятностей доставить врагу. А враг теперь был только один.

Довольно страшным было это новое лицо Махно, лицо человека, понимающего, что у него уже нет будущего. И взгляд его был не столько пронизывающий, сколько тяжелый, давящий.

Во дворе собрались оставшиеся в живых командиры.

– Ну шо ж! Будем заново рождаться! – сказал Нестор. – Не первый раз. Большевики решилы, шо на Украине уже нема нашей селянской силы. Продразверстка такая пошла, шо уже и за курами гоняются. Так шо люды до нас ще придут. Мы им будем нужни. Соберем армию и пидем в новый поход!..

– На волю надо йти. На Полтавщину чи на Сумщину, – неуверенно предложил. Щусь. – Там послободней будет. А тут ще войска повно.

– Для начала возьмем Бердянск. Там нас не ждут, – твердо сказал Махно.

– Опасно. До моря прижмут! – высказал сомнение Черныш. – И снова капкан!

– Нехай прижмут. У них такого, як Слащёв с его опытом, нема. А мы ж и Слащёва не раз в дурнях оставляли. Но пока чуток подождем, болячки залижем. А потом пробьемся на простор! Вырежем в Бердянске всех коммунистив и прочих там… ревкомовцев… шоб знали: наша месть страшна и безжалостна. А простых людей и красноармейцев обижать не надо. Кто захоче, примкне до нас. Все! Разошлите гонцов по селам, пускай вертаються, кто уцелел. Передайте им мои слова: ще не вечер!

Нестор обернулся к культпросветовцам:

– От что, дорогие мои ученые, профессора анархизма. Теории больше не буде. Кончилась теория, начнется одна только практика. За нами будут гоняться, и мы тоже – за ними. Нас будуть убивать, а мы их. Езжайте додому. Большевики вас не тронуть, вы для них не сильно вредни. И к тому ж, я почти уверен, многие из вас уже завербовани ЧеКа…

Анархисты негодующе загудели, но Махно резким жестом отмел все разговоры:

– Не надо. Лёвка тоже это знае. Но обиды на вас не держим. Потому шо пользы от вас было больше, чем вреда. И по природи вы все – люди хороши. Аршинова попрошу пока остаться, если, конечно, захочет. И Зельцер ще пока буде нам нужный. А потом отпустим. Он теперь человек семейный, где-то тут на хуторах его жинка ждет.

Махно еще раз вгляделся в лица своих учителей, с которыми провел в Бутырке незабываемые и, как теперь казалось, не такие уж мрачные годы. Сколько было веры в будущее, сколько добрых предчувствий!

– Хотелось бы все же объясниться! – заявил Барон, выступив вперед.

– От этого я не люблю! Я ж вас не виню и до стенки не ставлю, – сказал Махно. – И не заставляйте меня доказывать. Докажу! С голоду и собака на луну воет. А вы ж не рубаки, вы ораторы. Вам смерть – страшная сила, а нам козакам она вошла в привычку. Прощевайте! – И, как бы поставив в разговоре с анархистами точку, отвернулся.

– Так что, батько? Размечать маршрут по карте? – спросил пунктуальный Черныш.

– Зачем? До Бердянска куриный скок. Вся карта перед очамы. Я тут уже каждый кущик помню…

…Через несколько дней началась первая после крымской катастрофы операция Махно. Одна из тех, что потом вошли во все секретные руководства по партизанским действиям в тылу врага.

Фрунзе из Крыма вновь вернулся в Харьков. Но не было уже рядом с ним ни Пауки, ни Триандафиллова. Формально Гражданская война закончилась. Фронт был расформирован, хотя и здесь, и по всей России с особой силой разгоралась война против бунтующего крестьянства. Бывшего командующего Южфронтом не покинул его помощник, герой Каховки, ныне назначенный командующим войсками внутренней службы Украины Роберт Эйдеман. Латыш со строгим взглядом стальных глаз, всегда чисто выбритый и чисто одетый, с аккуратными усиками. И еще с Фрунзе остался чекистский начальник Манцев.

Карта на стене вся была исчеркана пометками. Махновские села, махновские отряды. Имя батьки в самых разных местах.

– В Бердянске Махно буквально вырезал весь наш актив, – безучастно докладывал Эйдеман. – Мы стянули туда все Внутренние войска. Создали тройное кольцо окружения. Был создан почти двадцатикратный перевес. Разведка доносила: он будет уходить морем. А он воспользовался слабым управлением Сорок второй дивизии и нежеланием ее красноармейцев воевать. Многие к нему примкнули… Словом, он пробил коридор, взял трофеи, пленных. Сейчас у него порядка двух тысяч человек, две батареи, тридцать пулеметных тачанок. Рейдирует стремительно. Агенты Махно в каждом селе распускают слухи о том, что он находится именно там… Наши войска мечутся, как собака без нюха. Среди наших активистов нарастает паника.

Фрунзе явно не знал, что сказать Эйдеману, какие дать указания. С Бердянском он просто сел в лужу. Припер батьку к морю стальной подковой и уже даже доложил Москве, что проблема с Махно решена. Оставалось признать, что он, Фрунзе, все ещё не понял законов этой налетной войны с казацкой удалью, с хитростью, да еще с прекрасной разведкой, поскольку агентами повстанцев являлись почти все селяне.

Связист принес юзограмму:

– Из Москвы. Срочно. Секретно.

Откозыряв, он положил юзограмму на стол и исчез. Лента была аккуратно наклеена на листок серой оберточной бумаги. Фрунзе прочитал, но не спешил поделиться содержанием с самыми близкими своими помощниками. Потом, в раздумье посмотрев на Эйдемана и Манцева, прочитал им текст:

– «Связи ликвидацией Южфронта назначаетесь уполномоченным Реввоенсовета с непосредственным подчинением Троцкому и Склянскому. Ленин приказал…» – тут голос Фрунзе несколько дрогнул, и он продолжил почти шепотом: – «…ежечасно в хвост и гриву гнать, и бить, и драть главкома Каменева и Фрунзе, чтобы они добили или поймали Антонова и Махно… Непосредственное руководство операциями против Махно предлагается передать Роберту Эйдеману. С коммунистическим приветом. Склянский» .

Фрунзе поморщился. Нелегко зачитывать такие юзограммы. А Склянский! Мог бы найти иные слова, не такие жесткие, не такие злые, более доброжелательные, что ли.

Не выдержав, Фрунзе съязвил:

– «С коммунистическим приветом!» Да он и в партию-то вступил, когда я уже с десяток лет отсидел! Тоже мне вершитель судеб… – Тут он опомнился, посмотрел на застывшее лицо Манцева и затем обратился к Эйдеману: – Роберт Петрович! Выполняя указание Реввоенсовета, передаю вам полномочия… Доложите ваши соображения!

– Предложения следующие, – сказал латыш. – Удалить все части, сочувственно относящиеся к Махно. Думаю, упор надо сделать на кадры, которым чужда крестьянская армия Махно, ее идеалы. У нас есть петроградские, киевские, харьковские курсанты, хорошо политически обработанные. Есть бригада Котовского. Полк красных китайцев. Башкирские красные гусары – до двух тысяч человек. Интернациональные части, прежде всего кавалерийская бригада Мате Залки: венгры, чехи, немцы, хорваты. Киргизская дивизия. Туркменские «удальцы». Воевать будут отменно. Знают, что Махно в плен их не берет, считая наемниками. Преследовать Махно непрерывно, используя тачанки, грузовики, бронеавтомобили. Устраивать засады из бронепоездов в местах переходов. Постоянная аэроразведка. Отбирать у крестьян годных к военному использованию лошадей, чтобы их не получил Махно. Уничтожать хаты, в которых находили себе приют или просто ночлег махновцы и их пособники. Создавать истребительные отряды из крестьян, которых за это не подвергать продразверстке, а даже, напротив, поощрять зерном, конфискованным в семьях махновцев.