Игорь Болгарин - Горькое похмелье

25 сентября 1938 года он был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. Тогда же был осужден и расстрелян его родной борат Даниил Зотов-Задов, который вместе с Левой прошел махновщину, бегство в Румынию и даже недолго проработал в органах НКВД.

Фантастической выглядит история и первой жены Задова Фени Гаенко, о которой в романе тоже идет речь. Расставшись с Левой, беременная Феня переехала в родное село «красноармейца», а на самом деле махновца Тимофея Трояна. Родила дочку, очень похожую на Леву. А потом, сойдясь с Тимофеем и зарегистрировав брак, родила еще одну. Как писалось тогда, «получилась крепкая советская семья». Об этом лет десять назад рассказал нам племянник очевидца событий, хорошо знавший тетку Феню – престарелый Григорий Михайлович Рольянов (Троян), проживавший в селе Нововоронцовка на Херсонщине.

Задов, конечно, мог объявиться в селе и забрать Феню. Это накликало бы на нее много бед. И поэтому Лева женился на другой женщине, уже в Одессе. Еще недавно его сын от этого брака был жив. Он служил в советской армии, по достоверным слухам, служил хорошо и дослужился «до папахи».

Феня – пример редкого и относительно счастливого поворота судьбы. Чаще бывало хуже.

После смерти Махно его жена Галина Кузьменко и дочь Елена (родители еще звали ее Люся, а на французский манер – Люси) жили в Париже. В годы немецкой оккупации обеих вывезли на работу в Германию. Оттуда они попали в наши концлагеря, в Казахстан. Галина была приговорена к восьми годам тюрьмы, Лена – к пяти годам ссылки. Длительное время Галина содержалась в тюрьме в Казахстане. Среди заключенных вместе с ней в этой же тюрьме находились жены казненных командарма Якира и генерала-предателя Власова.

После отбытия заключения, 9 мая 1954 года Галина Андреевна вышла на свободу. Дальше ей определили ссылку в город Джамбул. Вскоре не без трудностей она разыскала свою дочь, и та поселилась возле матери. На хлопоты о реабилитации им приходили бездушные ответы: «Для реабилитации оснований не имеется». Лишь 16 января 1989 года им был направлен иной ответ: «Уголовное дело, по которому вы были репрессированы, прекращено, и в настоящее время вы реабилитированы». Галина Андреевна не прочла это известие. Она умерла 23 марта 1978 года. Люся ненадолго пережила мать и умерла в середине девяностых.

Здесь уместно вспомнить и мать Нестора Евдокию Матвеевну. Потерявшая четверых сыновей, она дожила без особых притеснений до глубокой старости и умерла в родном Гуляйполе. И все ждала возвращения своего последнего сына, верила в то, что не зря же он при крещении был наречен Нестором, что в святцах означало «возвернувшийся додому».

Не дождалась.

Вскоре после возвращения из эмиграции в Советскую Россию был осужден и расстрелян ещё один соратник Нестора, Петр Аршинов-Марин. Правда, существует и другая версия: узнав от друзей о предстоящем аресте, он скрылся, исчез. Опытный подпольщик, он сумел обвести вокруг пальца НКВД, под чужим паспортом прожил остаток жизни в городе Никополе и уже в начале шестидесятых годов глубоким стариком тихо скончался в своей постели. Эта версия нам почему-то больше по душе.

Сгинул в концлагерях талантливый начальник махновского штаба Виктор Белаш, который, по некоторым нашим соображениям, выступает в романе под именем Виктора Черныша.

Большую головную боль при изучении архивных материалов и позже, при работе над романом, доставило авторам наличие большого количества однофамильцев. Причем с фамилиями отнюдь не слишком уж распространенными.

Среди наших героев через весь роман проходит Семен Каретников (Карета) – под конец боевых действий командир пулеметного полка. Читатели помнят: его расстреляли латышские стрелки в Симферополе в 1920 году во время крымской эпопеи.

Но вдруг среди следственных материалов мы обнаруживаем ещё одного Каретникова. И тоже пулеметчика, больше того, командира пулеметного полка. Его расстреляли 14 ноября 1937 года.

Неужели это он, наш Семен Каретников, сумевший каким-то образом выжить тогда, в 1920-м?

Позже выяснили, что речь идет о младшем брате Семена, Пантелеймоне. Он, и верно, под конец боевых действий появился в полку у Семена и действительно стал пулеметчиком. А до должности командира пулеметного полка его повысили в НКВД. Для отчета. Не простую птицу расстреляли!

Или вот ещё. С Петром Шаровским черногвардейцы расправились за предательство. Но в допросных протоколах мы столкнулись с несколькими Шаровскими. И все они служили в повстанческой армии у Нестора Махно: Влас Корнеевич, Василий Михайлович, Григорий и Петро. Разобрались. Первые трое почти до самого конца достойно сражались в махновской армии и разошлись по домам уже в 1921-м по приказу Нестора. В 1937-м они были арестованы и расстреляны. Судьба Петра сложилась так, как она описана в романе.

О Михаиле Шолохове, всемирно известном писателе, лауреате Нобелевской премии. История, которую мы изложили в романе, подлинная, в несколько видоизмененном виде она упоминается в его ранних рассказах. Году в 1954-м Михаил Александрович не без юмора поведал одному из нас об этой своей встрече с Нестором Махно и о том, как он тогда, шестнадцатилетний комсомолец, руководивший продотрядом, случайно избежал смерти. Фактически спасла его Галина Кузьменко. Молоденький, жизнерадостный, дерзкий, он понравился Галине, и она упросила Нестора сохранить парнишке жизнь.

Странный зигзаг выписала судьба Вольдемара Антони. Помните? Первый учитель гуляйпольских анархистов. В 1906 году он удрал из России. Не близко и не далеко: в Южную Америку! И вернулся только в 1957 году, уже стариком, в родные места, на Украину. Зачем, почему? Ответа нет. Местные жители говорили: помирать приехал. Тоже мотив, конечно. Седой анархист благополучно, хоть и в бедности, прожил до дня своей естественной смерти.

Зато как высоко взлетела звезда (не одна, а две) человека, который, как мы не без оснований предполагаем, был хорошо знаком с Нестором Махно. Речь идет о знаменитом партизанском вожаке Сидоре Ковпаке, который, по воспоминаниям некоторых стариков-махновцев, почти весь 1920 год служил у Махно в хозвзводе. Был Сидор почти одногодок Нестора. В ту пору многие красноармейцы то прибивались к Махно, то опять уходили к своим.

В конце пятидесятых известный партизан-ковпаковец Михаил Иванович Павловский рассказывал нам, что Сидор Артемович иногда вспоминал о Махно. Дружить – не дружили, но, случалось, вели беседы про будущую жизнь. Тут Павловскому можно верить.

Во всяком случае, спустя десятилетия, воюя с гитлеровцами и их пособниками-бандеровцами, Ковпак обнаружил удивительное до тонкостей знание махновской партизанской тактики. Это и «звездные маршруты», и скорость неожиданных бросков, и распространение слухов о ложном месте пребывания вожака или о машрутах партизанского соединения и его намерениях, это и использование местных крестьян в качестве информаторов и разведчиков, раздача трофеев населению и многое, многое другое.