Юлия Латынина - Христос с тысячью лиц

Как-то, когда от Иосифа очередной раз отпала Тивериада, он под предлогом переговоров заманил к себе зачинщика – некоего Клита. Велев на глазах всего города отрубить ему обе руки, Иосиф, однако, проявил милосердие, объявив, что он удовольствуется одной рукой, при условии, что Клит отрубит ее себе сам. Клит умолял и плакал, а дело все-таки кончилось тем, что, как с удовольствием сообщает Иосиф, – Клит «правой рукой поднял свой меч и отсек себе левую – так велик был его страх пред Иосифом» {507}.

Спустя несколько дней после этого Иосиф «взял Гисхалу, отпавшую одновременно с Сепфорисом, и отдал ее солдатам на разграбление» {508}.

Жестокое обращение со вверенной ему территорией не мешало Иосифу быть уверенным, что «галилеяне были столь добры ко мне, и питали ко мне такую великую преданность, что, когда их города брались штурмом, и их жены и дети уводились в рабство, они не так глубоко сожалели о постигших их бедствиях, как беспокоились о моем сохранении» {509}.

При таких принципах боевого слаживания немудрено, что Иосиф поссорился со всеми реальными лидерами восстания в Галилее – Иоанном из Гисхалы, Юстом из Тиверии и Иисусом из Сепфориса. Войско Иосифа, привыкшее скорее грабить, нежели воевать, разбежалось при первых слухах о приближении римлян, не видя еще даже врага. Иосиф укрылся в Тивериаде, а потом сбежал в Иотапату.

Здесь политкомиссару повстанцев стали очень вовремя сниться вещие видения, в которых Бог рекомендовал Иосифу сдаться Веспасиану. «Иосиф понимал толкование снов и умел отгадывать значение того, что открывается божеством в загадочной форме; вместе же с тем он, как священник и происходивший от священнического рода, был хорошо посвящен в предсказания священных книг», – пишет Иосиф {510}.

Понятно, что самому Иосифу и в голову бы не пришло сдаться римлянам; его побудила к тому, очевидно, явленная ему воля Бога.

К исполнению воли Бога, однако, имелось препятствие. Немногие товарищи, оставшиеся с ним в живых, совершенно не собирались к римлянам. Они собирались прямиком на небо – за тамошними венцами и эфирными телами, и, так же, как сикарии в Масаде, бросили жребий. Жребий должен был определить того, кто перебьет товарищей и покончит с собой последним. Иосиф, искусный не только в истолковании пророчеств, но и в бросании жребиев, устроил так, что жребий выпал ему.

Перебив товарищей, подставивших шею под его меч, он сдался Веспасиану и, будучи приведен к нему, смело предсказал ему господство над миром.

«Автор подобного рода, разумеется, никогда бы не заслужил нашего внимания, – замечает Роберт Айслер, – если бы не два момента. Во-первых, это тот достойный сожаления факт, что для самых важных событий описываемого им периода мы не имеем других источников вообще. Второй, еще более важный, заключается в том, что мы можем показать – и сейчас еще более отчетливо, чем когда-либо, что Иосиф, как бы ни мало достоверен он был сам, имел доступ и широко пользовался официальными источниками информации, полученными им из первых рук, прежде всего дневниками и деловой корреспонденцией римских цезарей, хранившихся в архивах императорского дворца» {511}.

Как легко заметить, Иосиф Флавий – рассказчик сколь осведомленный, столь и недостоверный. Его роль в Иудейской войне как минимум двусмысленна. По крайней мере два свидетеля обвинили его в том, что он играл в восстании роль куда более важную даже, чем та, которая следует из его хвастливого и вместе с тем сомнительного рассказа.

Один был уже упоминавшийся Юст Тивериадский. Другой был некий зилот Ионатан. Ионатан пытался поднять восстание в Пентаполисе (т. е. эллинских прибрежных городах нынешней Ливии), был пойман тамошним правителем Катуллом и во время пыток дал показания, в том числе на Иосифа. Катулл привез Ионатана в цепях в Рим, однако по приказу Веспасиана Ионатана сожгли живьем, Иосифа же не тронули.

Иосиф в «Иудейской войне» не может удержаться от того, чтобы назвать Катулла клеветником, и даже сообщает, что римского наместника за клевету на божьего человека Иосифа постиг ужасный конец: «Внутренности его начали гнить, пока не выпали совсем… случай этот не менее других служит явным доказательством того, что божественное провидение наказывает злодеев» {512}.

Как нетрудно заметить, римскому наместнику далекой Киренаики не было никакого мыслимого резона клеветать на одного из руководителей повстанцев в Галилее, которого он никогда в жизни не видел и арест которого не доставил бы ему ни малейшего бенефита. Бросается также в глаза, что Веспасиан и не подумал наказать наместника за клевету – Иосифу пришлось поручить это важное дело непосредственно Господу. Вероятнее всего, что Катулл не сообщил Веспасиану о его новом преданном рабе ничего такого, что Веспасиан сам не знал; и что сведения, сообщенные Ионатаном под пыткою, Иосиф давно передал своему новому покровителю добровольно.

Действия Иосифа в Галилее мало отличались от действий «лионского мясника» Фуше. Он предал фарисеев ради зилотов и зилотов – ради римлян. Его жадность поссорила его с другими лидерами, и его способность оправдывать каждое свое предательство указанием Бога вряд ли внушала к нему доверие. Вдобавок ко всему Иосиф недостаточно знал греческий. «Иудейская война» была написана им на арамейском, греческий вариант был делом рук переводчиков.

Чем же тогда руководствовались Веспасиан и Тит, благословив раба своего дома на тяжкий литературный труд?

Прежде всего, очевидно, соображениями пропаганды. Иосиф превосходно зарекомендовал себя еще во время осады Иерусалима, когда он служил толмачом при допросах пленных: сведения, полученные на этих допросах, и позволили ему позже нарисовать впечатляющую картину хаоса и раздрая в лагере мятежников.

Иудеи составляли значительную часть населения империи. Мессианистские настроения были распространены среди них повсюду. Римская империя была прагматическим государством, и заниматься геноцидом собственных подданных только потому, что они верят в какое-то superstitio exitiabilis , было как-то контрпродуктивно.

Кто лучше, чем сам бывший мятежник, мог подобрать ключик к сердцу носителей superstitio , особенно если учесть, что он, с одной стороны, был священник, пророк и рабби, сведущий в загадочном для римлян иудейском менталитете; а с другой стороны – предатель, стукач, палач, использовавший собственное знание иудейского закона для провозглашения Веспасиана Мессией, и вдобавок – раб императорского дома, то есть не совсем даже как бы, по римским понятиям, полноценное существо?

Отличие «Иудейской войны» от Тацита или Тита Ливия заключается в том, что «Иудейская война» – это прежде всего пропагандистский, а не исторический текст. Иосиф Флавий, – несмотря на то что он пользуется привычными тогдашней просвещенной публике выражениями, образами и понятиями – на самом деле стоит гораздо ближе к Девтерономисту, чем к Фукидиду.