Игорь Болгарин - Хмель свободы

Наконец, когда понял, что разговор окончен, Нестор решительно встал. Вспомнив, сказал:

– А я ведь до вас насчет ордера на комнату пришел.

– Это сейчас устроим. – Свердлов снова взялся за телефонную трубку: – Мне товарища Северина… И когда?.. – Положив трубку, Свердлов сказал: – Вот ведь незадача. У нас ордерами на квартиры ведает товарищ Северин. А он уехал по делам и будет только завтра… Потерпите до завтра?

– Потерплю, шо ж остается..

Свердлов протянул Нестору руку:

– Значит, до завтра. И уж, пожалуйста, не опаздывайте! Владимир Ильич этого не любит. Да и время его – на вес золота.

– Это я понимаю. Чего ж… – Махно еще раз мельком взглянул на карту, – Россия он яка, одному на своих плечах не удержать. Сообща надо. Чого ж не понять…

В Союзе идейной пропаганды анархизма Шомпер приготовил для своего гостя угощение. На столе, где скатертью служили листы все той же «Анархии», стояли две миски с какой-то жижей, блюдца с кусками слипшейся пшенной каши и лежали два кусочка серого хлеба.

– Вот, паек дали! – довольный собой, потирал руки Шомпер. – Нас, мирных анархистов, считают пока социально полноценными… Н-да! Суп из воблы – последнее кулинарное достижение. Малаховец бы не додумалась. А москвичи изобрели… Конечно, это не обед в Бутырке, но все же…

Из битой эмалированной кастрюльки он полил на руки Махно прямо над дырой в прогнившем полу старого барака.

– Вижу, в Кремле побывал! Улыбаешься! – сказал Шомпер, подавая Нестору обмылок. – А то ходил мрачнее тучи!.. Ордер-то дали? В «Лоскутку» или на Божедомку?

Махно выпрямился:

– Завтра.

– Так ты без ордера? Значит, опять будешь здесь ночевать? – откровенно огорчился Шомпер. – Да что ж ты там делал, в Кремле?

– Со Свердловым встречался…

– Со Свердловым?

Махно вытер руки «Анархией».

Сели за стол. Нестор молча поглощал супчик, символ новой эпохи. Похоже, вкус его совсем не интересовал. Шомпер же, полный любопытства, ждал. Окончив работать ложкой, он барабанил пальцами по столу.

– Там ще с одним познакомился, – как бы сам себе сказал Нестор. – А кто это был, постеснялся спросить. Но явно важный туз.

– Какой он из себя?

– Маленький такой, бородка клинышком, быстренький, лысоватенький, все чаек попивал… Сильно вежливый, просто душа человек.

– Так, может, ты это… Ленина встретил? – ахнул Шомпер.

– Не. Но, видать, тоже большой у них начальник. Свердлову говорит «Яша», а тот ему «Коля».

– Так это ж Бухарушка! – догадался Шомпер.

– Шо за Бухарушка?

– Бухарин. Николай Иванович. Первый после Ленина у них в партии теоретик. Ну, так считается… Хотя, по правде, малообразован и туповат!

– Ну не, – возразил Махно. – Обходительный такой. Похоже, много знает. Может, даже заграничные языки одолел.

– Языки-то он одолел. А ума от этого не прибавилось. На всех углах призывает к крайнему насилию.

– Откуда ты знаешь? – насупился Махно.

Шомпер сорвался с места, пошелестел газетами, вернулся.

– Вот послушай, что этот теоретик в «Правде» пишет. Отрывок из нового труда «Азбука коммунизма»… Вот! «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрела…» – Шомпер произнес с ударением: – «…начиная от расстрела человеческого материала капиталистической эпохи…» А, каково? Перевоспитывать людей, расстреливая их. Лойола бы не додумался! И как ловко! Не люди, а человеческий материал !

Махно, однако, отнесся к возмущению Шомпера скептически. Покривился, затем посмотрел на товарища, как бы заново оценивая его.

– С каких же это пор ты, Исак Наумыч, стал выступать против расстрела? А как же новый мир строить без насилия?

– Да, но большевики практически победили! Всех! Крайнее насилие уже не нужно. А Бухарушка, он прямо к этому призывает! А сам-то он, интересно, не боится за себя?

– А чего ему бояться? – усмехнулся Махно. – Большевики, конечно, сильно ошиблись, когда нас, анархистов, стали давить ногтем. А так-то они правы! Всех этих панов, офицеров, кадетов, аристократов, попов, купцов – всю эту сволоту, и верно, давить надо. Я согласный! Расчищать дорогу для счастья трудящихся!.. От только нам вразумлять большевиков следует: не враги мы им. Россия большая, там – они, здесь – мы, миром жить можем…

Некоторое время они молча пили жиденький морковный «чай». Шомпер смотрел на Нестора не без некоторого страха. Наконец спросил:

– Как же ты их вразумлять собираешься?

– Не знаю… Вот завтра проясню трошки.

– Как?

– У меня на завтра встреча с Лениным призначена.

– С Лениным? – изумился Шомпер.

– А шо такого? – спросил Нестор. – Ну, он – Ленин, а я – Махно… Ты уж прости меня, Исак Наумыч, пойду на твоих газетках полежу. Подумаю. Все ж не с суседкой на скамеечке буду балакать. С Лениным…

Он улегся на кипах газет, стал смотреть в потолок, где трещины на побелке образовали сложный узор. Прямо гадать можно!

Шомпер осторожно просунул в дверь всклокоченную голову:

– Слушай, Нестор, а ты не боишься? Может, они решат из тебя завтра сделать коммунистического человека? Своим методом. Ну, методом расстрела.

Махно усмехнулся:

– Ну, не завтра, это точно. Я им зачем-то нужный. Разве шо малость погодя… А может, до чего-то и доторгуемся.

– Ну-ну! – покачал головой Шомпер.

Вождь новой России был озабочен. Кивком поздоровался. И, как бы принимая во внимание уже известное ему о Несторе Махно от Свердлова, тихо сказал:

– У вас большое семейное горе. Очень сочувствую… Да, беды навалились на всех нас. Что поделаешь! Нашу революцию мировая буржуазия встретила в штыки. Это естественно. Но мы устоим!..

Махно молчал. Ленин ему нравился. Мощный человек. Как он сразу перевел гибель его братьев на мировой масштаб! И стул ему предложил, а не кресло. Это тоже Нестору понравилось: соображает.

Походив по кабинету мелкими шажками, вождь и сам уселся на стул напротив. Маленький, чуть выше Махно, складный, крепкий. В глазах и хитринка, и усмешка, и злость. Вот только тоже, как и Свердлов, рассматривал его в упор, щуря глаза. Строгий. Но он, Махно, строгих за свою жизнь вдоволь навидался.

– Так что вас привело в Москву? – перешел к делу глава большевиков.

Свердлов был здесь же, неподалеку, в своей комиссарской коже. Какая любовь вдруг выявилась у совершенно штатских в прошлом, незаметных людей к кожаной форме! Уже в годы Первой мировой она стала отличительным признаком новой и высшей военной касты, летчиков, шоферов, мотоциклистов, вообще людей техники, моторов и скорости. Свердлов застыл, прислонясь спиной к стене, как к печке, и уже не расстреливал Махно своим взглядом, а со скептической улыбкой глядел чуть в сторону, явно испытывая торжество охотника, добывшего редкий трофей.