Игорь Болгарин - Хмель свободы

Стены лестничного пролета были ободраны и исцарапаны. Похоже, здесь поселились люди, которые полагали, что вскоре вернутся старые хозяева, и старались всячески им напакостить. На лестничных площадках стояли кособокие шкафы, лари для овощей или еще для чего-то, уже брошенные, пустые по простой причине: в них нечего было хранить. Не было ни муки, ни круп, ни овощей.

Нестор поднялся на нужный этаж. Звонка в двери не было, его вырвали. Исчезла и начищенная бронзовая дощечка с надписью «Евсей Натанович Сольский».

Нестор постучал. Стук получился глухой. Но услышали, открыли. В коридоре стоял чад, пар, и в этом белом мареве мельтешили какие-то фигуры.

– Чего надо? – недружелюбно спросила вставшая в двери пожилая женщина, вытирая о фартук мокрые руки.

– Это квартира Сольских?

– Эва!.. – удивилась женщина. – Который банкир? Так он убег. За границу кудась.

– А сын его?

– Зяма?.. Энтот туточки. Вон тама их хоромы. В торце. – Женщина указала рукой куда-то вглубь.

Нестор двинулся в указанном направлении. Прошел через многолюдную кухню, где возле плиты толпились несколько женщин, задел чей-то таз с водой.

В торце кухни он увидел небольшую фанерную дверь. Рядом с дверью на крюке висело оцинкованное корыто.

За дверью раздавались возбужденные голоса – женский, девичьи и узнаваемый Зямин. Спорили или ругались? Постучал, зашел. Огляделся.

Зяму узнал с трудом. Куда подевался его щегольской вид? Какая-то толстовка со шнуром-поясом, нестриженый, в нелепых галифе и тапочках. И здесь же были женщина неопределенных лет в пенсне и две худосочные прыщавые девицы-подростки.

Маленькое окошко, как в Бутырке, под потолком, пропускало в тесную каморку тусклый свет.

Сольский тоже не сразу узнал Нестора, но затем радостно воскликнул:

– Нестор! Собрат! Ты ли? – И обнял его, шмыгнув носом. Обернулся к близким: – Махно. Тот самый… сокамерник по Бутырке…

Девицы сделали книксен, а женщина поправила пенсне и уставилась на гостя.

Зяма представил Нестору своих:

– Жена… Фима. Убежденная анархистка, товарищ по борьбе. Сошлись гражданским браком… Падчерицы – Мина и Мира… тоже сочувствуют, понимают…

Девицы вторично сделали книксен.

– А где ж батька? – Нестор хоть и знал уже, но для вежливости спросил.

– Банк большевики национализировали. И он эмигрировал, – шепотом, с горечью поведал Сольский. – Я с ним не мог. Десять лет борьбы… Нет-нет, мое место здесь.

Зяма заметил, как Махно рассматривает тесную комнатушку, в которой на веревках были развешаны женские трусики, чулки, мужские кальсоны…

– Да! – словно извиняясь, развел руками Зяма. – Бывшая наша кладовка. Уплотнили. В интересах трудящихся. – В его голосе не было обычной иронии. – Революция требует жертв. Я не против! Чем я лучше других?

– А я подумал, не найду тебя здесь, пойду в Дом анархистов, – сказал Махно. – У кого-то спросил, где он – не знают.

– Да ты что? – почти прошептал Сольский. – Нельзя спрашивать! Нас же разгромили. Боевиков постреляли или в тюрьму, а нас, теоретиков, правда, не тронули, только перевели в другое помещение. Похуже, конечно. Я покажу… Ничего! Живем!.. А ты что же, вот так, с чемоданом, через весь город? И заградотрядчики не тронули?

– Нет.

– Повезло.

– Повезло, шо я стреляный воробей.

Махно открыл чемодан, развязал бечевку.

В чемодане, сверху на вещах, лежали булки. Белые. Много! Падчерицы ахнули. Сольский ударил в ладоши. Жена-анархистка втянула носом воздух.

– Пензенские, – пояснил Махно. – Там пока не так голодно… Берить!

Падчерицы с радостным визгом ухватили сразу по две булки и принялись надкусывать, утверждая свое право на добычу.

– Айнштеллен! – по-немецки крикнула идейная супруга Сольского. – Прекратить! Булки будем с чаем! Так сытнее!

…Разместились за столом. Посипывал самовар.

– А в Пензе ты как оказался? – спросил Зяма с набитым ртом.

Нестор промолчал, глядя, как женская часть семьи уплетает булки, макая их в блюдечко с каким-то серым жидким маслом.

– Не хочешь, не говори, – сказал Зяма и обеспокоенно спросил: – Ордер на проживание ты, конечно, получил?

– Какой ордер?

– Как «какой»?.. Сейчас в Москве такой порядок. Без ордера никак…

Нестор покачал головой:

– Ну и ну! Круто взяли власть большевики! И вы, анархисты, смирились? Сидите, як птицы в клетке?

Сольский вздохнул:

– Потому, видать, нас и разгромили, что не смирились. – И после долгой паузы заговорил снова: – Знаешь, мы бы как-нибудь и тут разместились, на полу. Но это невозможно. Вдруг ночью проверка? Семья, понимаешь? Меня могут взять заложником, очень даже просто. А я ведь, ко всему прочему, еще и лишенец.

– Это шо ж за чудо такое – лишенец?

– Ну, лишен всех социальных прав. Из-за папаши. Считаюсь социально чуждым. Ты прав: вроде птицы в клетке. Высунешь голову – отгрызут.

– Ну, большевички! – все больше удивлялся Махно.

– Их тоже можно понять, – не прожевав булку, вмешалась жена. – Террористические акты! Борьба за власть! Поэтому они анархистов так быстро и слопали. Спасибо, хоть не до конца.

– А чем анархисты им помешали? – спросил Махно. – Мы же вообще против любой власти. В том числе и против собственной.

– Вот поэтому они нас, теоретиков, до некоторой степени пощадили. Дали помещение, – пояснил Сольский. – Не дворец, конечно, но все же… не выбросили на улицу. Хотя могли. Власть-то в их руках… Слушай, Нестор, а какие-нибудь документы у тебя есть?

Жуя, подбирая со стола крошки и снова отправляя их в рот, он изучал бумаги, которые положил перед ним Махно.

Нестор смотрел на него с жалостью и горечью. И это тот самый человек, который, выходя из тюрьмы, обещал всем новую, свободную, счастливую жизнь, волю и радость!

– Вот! Это хорошая бумага! – Сольский выбрал из кипы одну справку. – «Выдана гражданину Махно… что он является председателем Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов…» Хорошая бумага для Кремля!

– А при чем тут Кремль?

– А где ж ты еще ордер получишь? Теперь все ордера только в Кремле и выдают. И на табак, и на воблу… Проси сразу комнату!

– В гостинице?

– Не знаю, это уж где дадут… А гостиниц теперь нет. Есть Дома Советов. Для проживания большевистского руководства. А чтоб без ордера поселиться – ни-ни! Строго.

– И шо, вот так прямо в Кремль и идти? – недоумевал Махно. – За бумажкой?

Сольский пожал плечами. Не понимает еще товарищ новой жизни, ох не понимает!

– Да! Вот так! За бумажкой! – подтвердил Зяма. – Но сегодня уже поздно. Сегодня как-нибудь…

Они какое-то время сидели молча. Нестор думал, как бы ему избавить Зяму от своего присутствия. Видимо, о том же думал и Сольский.

– Слушай, Нестор, – осенило Зяму. – А что ты скажешь, если я отведу тебя к Шомперу переночевать. В Союз идейной пропагады анархизма. Он там теперь комендантом. Исак Шомпер. Наш сокамерник. Да ты, верно, помнишь его?