Игорь Болгарин - Хмель свободы

Раненый мужик прервал свою тягучую песню, приподнялся на локте. Последние слова Нестора вывели его из полудремы.

– Ага! Дуже богатый город, батько, – сказал он. – Такый богатый… голова кругом… и одни буржуи. Взирвать бы його чи запалыть… Карасину треба, батько!

С грохотом в штаб ввалился Глыба.

– Темнотища, – отдувался он, большой и неуклюжий, как медведь. – Якись дурни хотилы ограбить. «Фраер, дай огоньку!» Я дал! – Он показал здоровенный, с разбитыми костяшками, кулак. – Наверное, курыть бильше не будуть… – Протянул руку Нестору: – А тебя, батько Махно, поздравляю! Только шо ты назначен комиссаром по военным делам города Катеринослава.

Махно, ухмыляясь, вяло пожал руку Глыбы:

– Это хто ж меня назначил? Ты?

– Коллегиально… Поспорили, конечно. Чуть до драки не дойшло! Эсеры за свое, у профсоюзов други интересы… Но мы, большевыкы…

– Постой! – прервал басовитый рокот Глыбы Махно. – Какой же я комиссар? Я ж батько. Это у вас там, у большевиков, комиссары!

– Ты нам подходящий. Революционер, каторжник, боевый командир…

– Я – комиссар, а ты, значит, председатель?

– Не… Председателем у нас старый большевык, двадцать год тюрем и ссылок. Михневич. А я комиссар по мобилизации, продовольствию, и это… по женскому вопросу.

– От это хороший вопрос! – усмехнулся Нестор. – Так иди, пока темно. Самое время заняться женским вопросом.

– Не шуткуй! Это серьезно! – начал сердиться Глыба. – Женщины – большая политическа сила, тилькы надо их малость поднять!

– Голодный? – спросил Нестор у Глыбы.

– Четырнадцать часов тилькы воду з графину пыв!

Юрко, не дожидаясь указаний, поставил на стол бутылку «казенки», фужеры и декоративное, огромных размеров блюдо, наполненное солеными огурцами, помидорами и кусками мяса. Глыбу не надо было упрашивать. Ел он поспешно, руками, отхлебывая из фужера «казенку», как воду.

Пиршество Глыбы было прервано появлением Григория, Саввы и еще нескольких махновцев, тащивших за собой двух шестнадцатилетних гуляйпольцев – Василя и Петра. Оба паренька, в свою очередь, волокли за собой объемистые клунки, вцепившись в них мертвой хваткой.

– От, батько, ци двое грабылы по квартирах, – доложил брату Савва. Для него Нестор теперь, в боевой обстановке, тоже был батько.

– Та мы тилькы те, шо батько дозволылы, – попробовал обьясниться Петро, с трудом разлепив разбитые губы. – Трошечкы. Для себе.

Махно сделал знак Черниговскому. Расторопный Юрко извлек из клунков несколько пиджаков, шапки, сапоги, ботинки, какие-то серебряные салатницы, вилки, ложки. Даже говорящих кукол, которые на разные голоса, хлопая голубенькими глазками, жалобно призывали: «Мама!» Черт знает сколько всякого барахла может вместиться в такой с виду небольшой клунок!

– Ну нашо вам столько шапок? – почти добродушно спросил Махно. – Шо у вас – голов як у того змея?.. От дурни!..

– Так то ж, батько, для чого стилькы? Колы одна вещь зносыться, друга буде, – рассудительно обьяснил Василь. – А то у буржуазии стилькы всього, просто обидно!..

Махно махнул рукой: мол, хватит оправдываться. Подозвал к себе Кляйна, который, как и все остальные, с интересом следил за происходящим.

– Сашко! Ты грамотный, пиши приказ! « При занятии Екатеринослава славными партизанскими революционными войсками во многих частях города начались грабежи, разбой и насильства… Подлая тень падае на славных партизан-махновцев, которы борются за счастливу жизнь всего пролетариата и трудового крестьянства. Шоб предотвратить эти паскудства, шо творять люди без чести и совести… – Махно внимательно посмотрел на лица двух стоящих перед ним малолетних грабителей, словно пытался понять, доходит ли до них смысл воззвания, – …объявляю, шо всякие грабежи и прочее в данный момент моей ответственности перед революцией будуть пресекаться в корне…»

Василь и Петро притихли в ожидании самого худшего. Глыба застыл, держа в руках надкушенный соленый огурец.

– «…Объявляю, шо каждый такой преступник рассматривается мною як враг восстановления власти вольных Советов и справедливости и будет беспощадно расстреливаться. О чем и довожу до сведения всем гражданам… Главнокомандующий батько Махно» .

– Ну, это ты, Нестор Иванович, уже не по чину замахнувся, – пробасил Глыба. – «Главнокомандующий»…

– Ну не комиссар же! – ответил Махно и повернулся к брату: – Савва! Найди типографию, и шоб утречком листовка висела на всех домах!

– Да як же ночью, братику? – попробовал возразить Савва. – И без света. Де я их…

– Саввочка! Ты як ночью поссать идешь, свой инструментарий в темноте находишь? – ласково спросил Махно и внезапно разразился криком: – Хоть приказы сполняй справно! Там, на Кичкасском мосту, я на тебе понадеявся, а ты…

– Сполню, братику! – схватив листок, Савва, а за ним и еще несколько махновцев исчезли за дверью, стуча о косяки прикладами и бухая сапогами.

– Ты, Юрко, – Нестор вынул из-за голенища свою плеть, протянул адьютанту, – возьми мою плетку, отведи этих двух злодиев на улицу и на морозце моей батьковской рукой всыпь им по десять плетей… для науки!

– Слухаю!

– Детвора! – сказал Глыба Нестору не без укоризны.

– Детвора!.. – Махно плеснул себе в стакан «казенки», выпил и с хрустом закусил огурцом. – Иначе расстрелял бы!.. Может, хоть що-то поймут!.. Города – это паскудство, согласен… Я думав, оккупанты их хоть трошки пограбили. Не! Они, видишь ли, города не трогають. В селах обогащаються. А мои хлопци, выходит, за село обиду на городе вымещають…

– Расстрелами грабежи не остановишь.

– А чем?

– Грабежи – от бедности. Пока народ бедный, нияк ты их не прекратишь.

– Чого я й боюсь. Шоб не превратился мой отряд в армию грабителей! – Нестор поднял с пола тяжелую серебряную супницу. – Ты думаешь, он из нее борщ хотел есть? Чи галушки? Ничего подобного. Он и и сам толком не знает, для чого оно. Блестит – берет. Як щука!

Рассвет занимался над Екатеринославом, хмурый, ветреный, с низкими тучами, со снежной крупкой. Савва и его помощники шли по улице, клеили на стены домов, на афишные тумбы белые прямоугольные листки…

Внимание Саввы привлекло одно из объявлений. Многоцветное, яркое. Шевеля губами, он медленно прочитал: «Меблированные комнаты м-м Тришкиной “Парадизъ”. На месяцъ, на неделю, на ночь, на часъ. Теплая вода, завтраки, обеды и ужины в нумера» .

– Хоть бы час пожить в такому «Парадизи», – проворчал Савва и сердито наклеил посредине этого объявления свое.

Рассвело уже настолько, что можно было погасить свечи.

В штаб ввалился Калашник. Вслед за ним махновцы ввели связанного человека в сером полупальто и шляпе, натянутой на глаза. Под верхней одеждой просматривался мундир юридического ведомства.