Анна Емельянова - Бастард Его Величества

Сэр Филипп же страдал. Чутьё подсказывало ему, что столь резкое охлаждение Памелы началось именно после поэтического спора, в котором Рэндалл одержал верх над Джозефом Платом.

— Как думаешь, чем вызван интерес Памелы к этому бродяге? — спросил он однажды утром Хьюго, когда тот помогал хозяину одеться.

— Может быть, ей нравятся его острословие и поэзия? А ему — красивые девушки, — сказал Хьюго.

— О, если Рэндалл влюблен в Памелу, я разделаюсь с ним! — прошипел Филипп.

— Оставьте, милорд! Разве он вам соперник?! Вы имеете на девушку все права, и вы, наконец, дворянин! А он — всего лишь жалкий бродяга!

— Но этот жалкий бродяга выступает на следующей неделе перед королём в Элтоне! И если он так талантлив, что затмил Плата, то скоро станет знаменит на всю Англию!

— Он простолюдин, милорд, — возразил Хьюго.

— Однако умеет держаться как настоящий аристократ, — сказал сэр Филипп. — Памела явно сторонится меня. И всё началось с появления в Вестминстере Рэндалла. Нужно заставить её служанку Тесу встать на мою сторону.

— О, нет, — с сомнением произнёс Хьюго. — Теса чересчур предана своей госпоже. Но я найду способ разузнать их тайну, милорд.

После обеда Хьюго бродил возле конюшен и оружейных дворца, когда ему на глаза попался Генри Ланкастер, отправленный отцом к его господину оруженосцем. Хьюго уже знал, что Генри обучался у Рэндалла поэзии и изящному слову, когда тот служил в замке Джона Гонта простым менестрелем.

Проскользнув в оружейную, Хьюго не вызвал никаких подозрений ни у Генри, ни у второго из сопровождавших сэра Филиппа юношей — Мориса Мервилла.

У оруженосцев не было лат, они носили только шлем, гобиссон (стёганую куртку) и панцирь. Много времени юноши проводили, упражняясь с оружием. Ни Генри, ни Морис ещё не знали о коварстве Хьюго и поэтому вели беседу, ничего не опасаясь:

— Французы называют кинжал «пощада», — рассказывал Генри, вертя в руках кинжал в ножнах. — В рукопашном бою меч становится бесполезным, поэтому в ход пускают кинжал, чтобы заставить противника просить о пощаде.

— Откуда ты знаешь? — спросил Морис.

— Мне говорил сэр Филипп.

— Да, уж он-то не раз отказывал поверженным в этой милости! — воскликнул юноша.

Морису уже исполнилось двадцать, он служил у Монтгомери почти шесть лет и вдоволь навидался как подвигов рыцаря, так и его преступлений. Юноша происходил из очень знатного рода баронов Мервиллов, и в будущем его ждало звание рыцаря Англии. Приводя в порядок вооружение Филиппа Монтгомери, молодые люди смеялись и открыто сплетничали о своём господине.

— Хьюго, принеси воды, — сказал Морис, взяв воинский молот, одна сторона коего была заострена, а другая закруглена.

Не возражая, Хьюго исполнил приказ, а возвратившись, стал свидетелем очень заинтересовавшего его разговора.

— Теса нередко даёт мне понять, что неравнодушна, но я боюсь ошибиться, Генри, — говорил Морис. — Вдруг это всего лишь женские уловки?!

— Женившегося на простолюдинке не допускают к турниру, — угрюмо ответил Генри, приводя в порядок набедренники и наплечники графа. Лишь недавно Морис научил его правильно их закреплять, а от этого зависела безопасность рыцаря.

— Я и боюсь, что, поддавшись любви к Тесе, окажусь недостоин звания рыцаря, — проговорил Морис. — Мой отец придёт в ярость и отправит меня в монастырь.

Морис осушил кружку с водой, которую подал ему Хьюго, и вдруг накинулся на слугу:

— Что ты крутишься здесь, как молчаливая крыса?! Пошёл прочь!

Отвесив поклон, Хьюго поторопился ретироваться. Ему было достаточно того, что он услыхал. «Если Теса не желает повиноваться мне, я заставлю её поклонника склонить голову перед графом Монтгомери», — решил он и затаился во дворе, не спуская глаз с оружейной.

Поздним вечером, когда темнота и холод заставили всех слуг и стражников разбрестись по башням, из оружейной вышли и Морис с Генри. Потолковав о чём-то на пороге, они разошлись в разные стороны. Сын герцога Ланкастера двинулся по свежему, только что выпавшему снегу в Элтонский дворец, а его друг зашагал ко входу, которым пользовались слуги.

Стараясь идти бесшумно, Хьюго в тени стены дворца последовал за Морисом. На крыльце он заметил девушку в плаще с широким капюшоном. Когда юноша приблизился, то сразу заключил её в объятья и прижался губами к её устам. Капюшон упал ей на спину, и Хьюго узнал Тесу. Влюблённые вскоре скрылись в башне, а минутой спустя, пользуясь правом слуги, следом за ними вошёл и Хьюго.

Морис и Теса поднялись по винтовой лестнице и, целуясь и хохоча, скрылись в комнате, соседней с опочивальней Памелы Гисборн.

— Завтра утром, — пробормотал Хьюго, — милорд всё будет знать о своём оруженосце. — Он чувствовал себя оскорблённым: над ним Теса, получается, насмехалась, а с каким-то юнцом закрутила любовь?!

— Милорд всё узнает об этой парочке! — злорадно повторил он и, развернувшись, пошёл к выходу.

Над Элтоном нависла ночь, наполненная любовью, страстями и... яростью.

Заплетая белокурые густые волосы леди Памелы в тяжёлые косы, Теса таинственно улыбалась. Проведя ночь в нежных объятиях возлюбленного, она ещё чувствовала жар его тела.

— Нынче я принимала у себя гостя, миледи, — шепнула она. — Он молод, хорош собою и статен. Это юноша, которого я люблю.

Прежде Теса уже говорила хозяйке о своём влечении к Морису Мервиллу.

— Ты имеешь в виду Мориса?! — удивлённо воскликнула Памела.

— Да, прекрасного оруженосца сэра Филиппа! — опустившись у ног госпожи, девушка сжала её ладони. — О, только встретив его, я поняла, что такое любовь!

— Но, Теса, в таком случае Морис рискует своей репутацией, — молвила Памела. — Что, если кто-нибудь узнает о его связи с тобой?

— Но Морис любит меня!

Вздохнув, Памела опустила голову. Она подумала о поэте, которого видела около двух недель назад в Вестминстере. При мысли о его красоте, острословии и умении изысканно парировать выпады Плата она едва сдержала слёзы. Обхватив плечи служанки, леди Памела взволнованно произнесла:

— Узнаю ли и я когда-нибудь, Теса, что такое любовь?! Увы, чем ближе моя свадьба с Филиппом, тем меньше уверенности в том, что я поступила правильно, согласившись на неё. Я сделала это из-за нищеты, угрожавшей нашей семье. А потом встретила поэта, Рэндалла Блистательного!

— Но он не дворянин, миледи, — возразила служанка. — А сэр Филипп благороден!

— Знаю, — сказала Памела, устремив затуманенный взгляд в высокое стрельчатое окно, за которым с пасмурного неба сыпался снег. — Но, кажется, я люблю Рэндалла!

— От стражи я слыхала, будто на днях он выступает в Элтоне, перед королём и свитой, с сочиненной им поэмой, — вдруг произнесла Теса.