Сергей Удот - Ландскнехт шагает к океану

Гийом лежал, зажмурив глаза, понимал, что действия ещё впереди, не сдадутся они так просто, даже если все полягут в доме, и перед возможным вечным покоем использовал каждую минутку для передышки. Значит, ничего не видел. Но Макс-то, востроглазый Макс, не мог пропустить такой важности. Однако и Макс не узрел ничего особого — взгляд Михеля он расценил как попытку ещё раз обсудить обстановку и действия Гюнтера. Стратег хренов — чего языком молоть попусту, и Михель заткнул начинающееся словоизвержение запрещающим жестом. Макс обиженно пробубнил что-то под нос, но тут же умолк, поняв, что Михеля раздражать не стоит.

И всё же Михель остался в уверенности, что намеренно или случайно Гюнтер развернул свой мушкет в сторону Мельхиора.

А вот и он сам. Лёжа на полу, подокном, Михель представил воочию всю нескладную Мельхиорову фигуру с пунцовой от смущения и слёз рожей, слипшиеся от пота и грязи, серые от обильной седины космы — на его жалкую шляпу явно позарился какой-то мужичонка либо попросту утерял, раззява, увесистые даже на глаз сумки, оттягивающие плечи и, конечно, пыльные, два дня не чищеные и потому довольно жалкие Мельхиоровы башмаки. Одной рукой Мельхиор придерживал ворота, другой сжимал трубку с фитилём.

— Вот он я, Гюнтер, — попросту объявил Мельхиор, словно отлучался стаканчик пропустить.

Мужики встретили поведение Мельхиора возмущённым гулом, но на это вряд ли обратили внимание.

— Я всегда знал, Гюнтер, что ты лучше многих. Ты один на всём белом свете меня понимаешь и прощаешь. Поговори со мной, Гюнтер.

— Верой, данной мне Господом нашим, отпускаю тебе все грехи твои, в прошлом, настоящем и будущем. — Голос Гюнтера оборвался на высокой и торжественной ноте, ровно поперхнулся он куском слова либо сорвал голос, взяв слишком высоко.

Томительное мгновение, когда Гюнтер замирает с воздетой в воздух рукой, собираясь перекрестить Мельхиора, а сам Мельхиор, вконец пристыженный и раскаявшийся, решает, не изменить ли ему круто в который уж раз за день свою судьбу и направить носки своих башмаков в обратную сторону.

— Покойся с миром. — И когда Мельхиор, отпускает ворота, которые почему-то стоят и не падают, и делает неуверенно, робко шажок-другой к своим, Гюнтер истово и быстро перекрещивает его. Разум Мельхиора постепенно постигает смысл последних слов Гюнтера. Он останавливается в недоумении, вопрошающе разглядывая Гюнтера, а левая рука Гюнтера по бедру скользит вниз к замку мушкета, лицо Мельхиора перекашивает гримаса отвращения и ужаса, он оборачивается к своим воротам, которые начинают заваливаться на него, а палец Гюнтера уже на курке, и он не целясь — от бедра.

Выстрел заставил лежавших на полу торопливо вскочить, но голос мушкета сливается с мощным взрывом, от которого дом сотрясается, словно в лихорадке. От неожиданности Михель присел, а Макс рядом с ним даже опять расстелился на полу. И тут же на них «пороховым духом» [115]отшвырнуло от окна Гюнтера.

Так Михель и не добился потом от Гюнтера ответа на вопрос — намеренно или чисто случайно угодил он пулей в пороховую сумку на боку Мельхиора.

Визжащий от страха Маркус, отчаянно богохульствующий Михель, плачущий Гюнтер отлетели в угол и рухнули на Ганса, устроив «кучу малу». Порядка не добавил очнувшийся от столь бурного натиска Ганс. Ещё не пришедший окончательно в себя, он принялся дико орать и яростно отбиваться, не соображая что к чему.

К тому же комнату моментально заволокло дымом и пылью, и вскоре всех одолел немилосердный чих.

Михелю наконец-то удалось взломать хитросплетение ног, рук, мушкетов, шпаг.

— Макс, Гийом, к окну, живее! — к Михелю моментально вернулся командирский тон. Неуязвимый Мельхиор, судя по всему, получил по заслугам, значит, можно снова побороться за власть.

— Ах мать честная! — Макс, как обычно, опередил прочих и, как обычно, не мог просто, без словесных выкрутасов, объяснить, в чём дело. — «Волки» [116]прут стадом!

— Кто, кто? — неподдельно изумился Гийом, однако тут же понятливо протянул: — А, ясно.

Остальные тоже без объяснений поняли, что к чему. Известие об опасности, словно пружина, подбросило всех в одночасье. Михель огромным прыжком одолел расстояние до окна. Беглый взгляд: ни Мельхиора, ни ворот. Как ураганом двор вымели.

А внизу-то полнёхонько мужиков. Крадутся по двору, осторожно косясь на окна. И всё новые и новые перемахивают через забор.

«Эге, да они порешили, что Мельхиору удалось задуманное и он подорвал нашу дверь. Ринулись на штурм, и не могут сообразить, что к чему, — сообразил Макс. — Дверь-то на запоре, и Мельхиор запропастился бесследно».

Один из мужиков, узрев Михеля, погрозил ему кулаком в бессильной ярости.

— Ну, счас я тебе устрою. Впрочем, почему только тебе.

— Караколе [117], ребятки, караколе. Первая пара — я и Макс, затем — Гийом, Маркус, третьи — Гюнтер, Ганс.

— У гостим горяченьким! — не преминул вставить Макс.

Что хорошего в Максе: не успеешь произнести его имя — он тут как тут.

— Мой вон тот мешок жира с алебардой, — предупредил Михель, чтобы, не дай бог, не влепить две пули в одну цель.

— И как он, сердешный, ей собрался в доме размахивать, — словно у Макса только и голова болит, что о мужицких удобствах.

Макс, как повелось, первым спустил курок. Краем глаза Михель отметил, как один из мужиков, обернувшийся в это время назад, чтобы лишний раз убедиться, что он не один здесь, да так назад и завалился, не успев глянуть в лицо своей гибели.

Выстрел Михеля — надо торопиться, дать и другим место у окна. Алебардист, выпустив оружие, замирает, зажав рукой внезапно разверзшееся во внутренностях пекло.

Того, как раненый, медленно, с усилием, поднёс руку к глазам и, удостоверившись, что это действительно его кровь, начал медленно оседать, Михель уже не видел — торопливо перезаряжал в углу комнаты, а место стрелков заняли Гийом и Маркус. Два выстрела слились в один. По невозмутимому виду Гийома было трудновато определить результат, зато Маркус не сдержал торжествующей улыбки:

— Поторопитесь — они драпают.

В густом дыму, враз затянувшем комнату, Гюнтеру и Гансу пришлось труднее других. Тем не менее Ганс, разогнав немного дымовую завесу рукой, не зря спалил теперь уже Михелев патрон. Свою пулю Михель с великим трудом, рискуя обломать шомпол, загнал-таки в его мушкет [118], пока Ганс очухивался в углу. Ганс поспешил сообщить о своей удаче восторженным рёвом, а вот у Гюнтера дела что-то не заладились.

Макс-торопыга успел-таки вторично прибить заряд, и глаза у него зоркие — самый неловкий отступающий, не успевший полностью очистить двор от своей персоны, свесился по обе стороны забора.

Когда подскочил Михель, во дворе, на беглый взгляд, ничего живого не осталось. Не считая видимую нижнюю половину подбитого Максом напоследок, во дворе прибавилось четыре тела — значит, Гийом тоже промахнулся. Из всех пятерых реальной опасности никто не представляет — патроны можно поберечь.