Сергей Удот - Ландскнехт шагает к океану

— Может, Гюнтер составит третью линию, — говоря это, Гийом не оторвался от своего занятия — забивки острия фуркета в щель между брусчаткой двора, и никто не понял — шутит он либо говорит серьёзно.

Выйдя на свет, они, как бывалые солдаты, тут же приняли двухшеренжочный строй: Михель, Маркус, Гийом — впереди, Макс, Гюнтер, Ганс — сзади. Фланги их упирались в стены дома, с тыла не зайти, а шесть мушкетов, когда каждому даётся бытие единственное и неповторимое — это вам не шутка.

Ответить Гийому, возжелавшему безмятежной службы в тылу, не успел даже скорохват Макс. Прежде всего потому, что появились всадники — неведомые пока избавители либо погубители.

— А лошадёнка-то шведская [122].

— Нас не лошадь будет убивать, а тот, кто на ней, — Ганс время от времени выдавал удивительно светлые мысли. Наверное, в те моменты, когда меньше думал о девках и «развлечениях».

Первый всадник, неожиданно узрев перед собой готовую к отпору группу, резко осадив лошадь, повернул назад.

— Храбростью они не отличаются, — попытался поднять общий дух Гийом.

— Это не трусость — благоразумие, — меланхолично поправил Гюнтер. — Бывалый вояка не свяжется, как неразумный юнец, с шестерыми.

— Гюнтер, Гюнтер, — неожиданно для себя заговорил Михель. — Нас, возможно, будут сейчас убивать, а я ведь не смогу умереть, если ты мне не ответишь...

— Хочешь узнать, почему я не дал вам прикончить Мельхиора, а сам отправил его на небеса? Или выведать, когда у меня возникло твёрдое намерение очистить от него землю? — для Гюнтера чужие думки что раскрытая книга, и Михель только согласно кивнул головой.

— Я сам должен исправлять свои огрехи. Понимаешь, сам, и никто другой.

— А что ж ты, изверг, хитрован, не намекнул хотя бы жестом. Мы ж чуть с ума не посходили. Ганс вон из сивого седым стал.

— У Мельхиора и мысли не должно было возникнуть, что его обманывают. Чтобы и ветерок не смог донести.

— Но ты ведь его вроде как переубедил. Он же к нам шёл.

— Единожды предавший может и ещё раз преступить ту грань. Не было бы боле веры ни у нас к нему, ни ему к самому себе. А как без веры-то жить.

— Значит, и ты, Гюнтер, можешь ошибаться, — злорадно прошипел Маркус.

— Да, где-то я крепко дал маху. Я ведь его к постригу готовил, думал, спасу душу, да вы знаете.

— А ты вон Ганса спытай. Отменный пробст [123]получится. — Ну как не влезть Максу в общую беседу.

Максу не всегда везло на шутки, но уж если они удавались...

— Макс, чёрт тебя дери, — прорычал Михель, еле переводя дух и смахивая выступившие от смеха слёзы. — Ты ж нам всю боеспособность угробил. Как целиться-то прикажешь — сквозь слёзы.

Но тут же вновь поперхнулся смехом: надо ж удумать такое — предложить Ганса командиром в женскую обитель.

— Если Ганс пробст, я тогда — пенитенциарий [124]— Маркус швырнул мудрёное слово, словно полено в костёр веселья.

— Я наконец-то понял старинную мудрость — доверять можно только покойникам. — Гюнтер попытался остаться серьёзным.

— И то если зарыт не меньше, чем на десять футов, и зубами в землю. — В Макса словно бесёнок веселья вселился. А может, и не покидал его никогда.

— Счас вам представится возможность зарыть тройку-другую молодчиков в землю, — ткнул в сторону ворот Маркус.

— Возможно, это будем мы сами, — пытался сострить и Гийом.

— Что-то не наблюдаю у них шанцевого инструмента, — Макс явно сегодня собрался быть с костлявой запанибрата.

— Кляп в рот [125]— Михель ничуть не удивился, что у него вырвалась чисто морская команда, — слишком часто он в последние дни думал о море. Поразило, что его поняли и дружно умолкли.

— Говорим либо я, либо Гюнтер, остальные слушаются и подчиняются, — добавил Михель и тут же ввернул, поминая старое: — Понял, Ганс?

— Не сомневайся, — несколько смущённо отозвался Ганс. Кому ж понравится, если тебе, как первогодку-несмышлёнышу, напоминают персонально.

Въехавших во двор было не так уж много.

— Чёртова дюжина, — счёл Михель и тут же со вздохом про себя добавил: — Кажется, точно шведы, будь они неладны.

Кавалеристы держались уверенно, держа заряженные пистолеты на гривах лошадей, стволами вверх. Явно с палашами наголо они атаковать не собираются, а после короткого разбирательства перестреляют, не сходя с седел. Поэтому главное, не упустить вражескую команду, тоже успеть разрядить мушкет и хоть не задарма лечь в землю.

Вражеские ряды расступились, и вперёд выехал, судя по позументам, портупее, сбруе и осанке, офицер.

— Я его сшибаю, если что, — шепнул Михель, дабы все не вздумали выцеливать только одного, а рассредоточили внимание, спешив как можно больше врагов.

— Мне вон того щёголя с петушиным пером, на тарелочке, — первым, как обычно, сориентировался Макс и, как обычно, сделал это с прибауточками.

— Мой — тот молоденький. Явно зажился на этом свете, — определился Ганс.

— За что люблю этих парней — даже подыхать будут с улыбками и шуточками. — Состояние крайней угрозы отчего-то умильно подействовало на Михеля.

— Мой — вон тот, с большим жирным пятном на колете, — Маркус был неравнодушен к тем, кто что-то поел, да без него.

Сдержанно хмыкнул Макс, и Михель догадался, что Макса так и распирает сказать что-нибудь вроде:

— Это он твой кусок ветчины здесь глодал лет десяток назад и вернулся догрызать.

Но Макс, несмотря на всю свою бесшабашность, всё ж таки привык исполнять приказы, посему промолчал.

«Надо будет у него потом поинтересоваться, правильно ли я угадал», — как о чём-то само собой разумеющемся, подумал Михель.

— Я беру вон того, к кирасе от самого Эффенгадбера [126], — разнообразные ценности прошли через руки вора и ландскнехта Гийома — поневоле стал разбираться. — Чтоб не испытывать крепость старой стали да не повредить ненароком золотое откаливание, я ему рыло разнесу. Но и кираса тогда моя добыча.

— Ещё один заговорённый. Почему люди так не желают верить в собственную смерть. Да ещё на войне. — Михель определённо не мог сосредоточиться на предстоящей стычке.

— А я того подонка, что кутается в рясу с чужого плеча. Явно обитель разграбил либо храм осквернил, святотатец. — Пожалуй, только у Гюнтера в голосе проскользнула ненависть к тому, кого он собирался подстрелить.

— Ну что, господа мушкетёры? Все ли цели разобрали? — чужой капитан явственно видел их шевелящиеся губы. Догадаться, о чём могут переговариваться в этот момент, было несложно. — Однако спускать курки погодите. Давайте разберёмся, может, и миром разойдёмся. Или мало кровушки пролили, служивые? — неожиданно ввернул он. — Чьи будете? Что-то кушаков не наблюдаю [127]?

— Вы в фаворе, вам и карты раскрывать, — голос Гюнтера звучал более хрипло, чем обычно.