Сергей Удот - Ландскнехт шагает к океану

На ладони Макса возник большой перстень с огромным рубином. Искусно обработанный камень фокусировал, преломляя редкие лучи неяркого солнца, и казалось, камень сочится кровавыми слезами. Глаз не отвести.

— Хорош, да?

Михель только шумно вздохнул, когда Макс несколько торопливо убрал перстень.

— Он и там меня сразу притянул, ровно уголёк во тьме кромешной. Там-то, в сундуке у них, всё боле хламье, а этот на самом верху, так и манит. Ровно кричит немо: возьми меня, возьми. А ведь он добрые три сотни пистолей стоит, ежели не все пять. О тебе опять же ни слуху ни духу. Я ведь и помыслить не мог, что ты рискнёшь возвернуться. От ужаса, отчаяния и безысходности я его и сцапал — терять-то нечего. А ты, Михель, ровно решил не таить заразу, не схоронить её вместе со мной, грешным, а по миру распространить. Дай воды испить...

— Попутал меня бес. Знаешь же наш принцип — хапай, что плохо лежит. Это-то меня и сгубило. Да не одного меня, судя по окрестностям и начинке той сторожки.

— Макс, — Михель пытался говорить громче, но голос, не подчиняясь, то и дело срывался на хриплый шёпот, — а ты не подумал, кто его туда мог положить? С чьей он руки? Для кого и чего изготовлен?

Макс, устало прикрыв глаза, только кивнул — продолжай, мол, я внемлю.

— Ведь он же гораздо больше, чем обычный размер. Покажи-ка ещё раз.

Макс, не открывая глаз, отрицательно замотал головой, и Михелю пришлось продолжать.

— Ведь его же спокойно можно на два пальца нацепить, а то и на три.

Макс внезапно настежь распахнул глаза — болезнетворная хмарь рассеялась, взгляд был зорок и пытлив.

— Я думаю, — Михель с превеликим трудом сглотнул внезапно подступивший к горлу ком...

— Я думаю, нет, я уверен — это с Её пальца. — Михель перекрестился испуганно. — С перста Царицы Чёрной смерти. Это её западня.

— Правильно, Михель. Я тоже до этого додумался. Не забывай вот только, что заночевали мы там по твоей воле.

— Этого я никогда не забуду.

— Прежде чем помереть мне, да и тебе тож, надо разрешить один вопросик: что с этим наследством делать? Я хочу остановить Её поступь... Хотя лично мне это уже не поможет. Но как?

Макс замолк, собираясь с силами. Михель терпеливо ждал.

— Закинуть подальше? У меня и сил не осталось. Да и найдут, рано или поздно. Бросить в речку? Вода навсегда станет источником заразы. Утопить в болоте? Болото высохнет. Либо осушат — ты же знаешь, сколь лихо голландцы это делают. Зарыть в чистом поле? Опять же опаска, что либо лемех пахаря, либо заступ землекопа его выворотит...

— Я вот что придумал. Чёрную смерть в состоянии одолеть только великая сила моря. Большого и вечного, чистого и могучего... Ты должен довести меня до моря. Туда зашвырну. Кроме того, пока живу — надеюсь. Я почему-то уверен, что если ты и меня искупаешь в море, я ещё выкарабкаюсь. Заблуждаюсь, верно. Но всё равно, исполни мою последнюю волю. Дотащи. Я ведь и моря-то никогда ещё не видел. Гляну — и умирать можно. Хотя в глубине души ещё теплится надежда.

Молва намного опережала еле бредущих Михеля и Макса. Их встречали задолго за воротами, на границе своих владений, угрозами и выстрелами в воздух заставляли побыстрее убираться прочь.

Всё-таки жадность, кою столь проклинал Макс, была посильней его проклятий. Некий паренёк, на пару мгновений выпущенный из поля зрения взрослых, продал Михелю за последний гульден старую ручную тележку. Крикнул издали, чтобы бросили деньги на дорогу, а сам, оставив товар, опрометью бросился наутёк.

Когда Михель, кое-как взгромоздив Макса, обернулся, парень обильно поливал деньги из большого кувшина — верно, уксусной кислотой.

— Смотри, чтоб не растворились денежки-то, — задорно крикнул ему Михель, хотя чему вроде бы веселиться... — Море далеко?

— Да пару часов хода. Не слышишь прибой, что ли? Вон за той сосновой рощей... Скажи лучше: война-то ваша скоро кончится?

— А бес её знает!

Макс угасал на глазах. Но на губах Михеля отчётливо уже чувствовалась морская соль, поэтому он пёр, не разбирая дороги, ежеминутно грозя развалить ветхую тачку и вывалить Макса на очередном ухабе.

В прибрежных дюнах Михеля грудью встретили ещё два врага: песок, в котором вязли как ноги, так и колёса утлой колымажки, и корневища вековых сосен, густо змеящихся, и даже, как на миг померещилось разгорячённому Михелю, сползающихся, чтобы заступить ему дорогу. Да что там песок и корни: сосновые шишки, подобно маленьким ежам, героически лезли под колёса, а толстый слой рыжей опавшей хвои обрёл свойства зыбучих песков. На очередном корне колесо допотопной тележки с треском и отломилось.

Макс, даже не пришедший в себя от толчка, тихо сполз из накренившейся тележки на сырой песок, куда вскоре опустился и Михель, сжимая обеими руками грудь с готовым удрать на свежий воздух сердцем, с ужасом думая о перспективе остаться здесь, под кронами, вместе с Максом. Для починки требуется только пара крепких ударов — но чем? В этих песках не то что молотков не накидано — камня подходящего днём с огнём не найдёшь. Михель совсем уж было взвыл от досады, когда додумался приспособить пистолет. Уже замахиваясь, осознал, что оружие-то, конечно, заряжено.

— Так, тихо, успокойся и подумай. И верно, чёртов перстень приносит сплошные беды. Едва не застрелился. Довезу ли Макса живым, поможет ли ему холодная морская ванна? А вот об этом сейчас лучше не думать.

Когда, аккуратно разрядив оружие на подстеленную сумку, — нужно, чтобы ни один заряд не пропал, — он опустил первый раз пистолетную рукоять на сломанное колесо, курок, оставшийся взведённым, звонко щёлкнув, исправно выдал сноп искр. Михель проследил взглядом направление пистолетного дула, зажатого в руке, — аккурат в живот.

— Ой, не выйти нам с Максом из этих дюн. Ведь проще ж было вывернуть кремень из курка, а не возиться с полной разрядкой.

Ожесточясь, Михель бил и бил по непослушному колесу. Дубовая, затянутая железными кольцами для прочности пистолетная рукоять, треснув, раскололась. Михель, проклиная всех святых, забросил остатки пистолета подальше, совершенно не думая о возможности починки. Но колесо — встало на место! Сгребя всё так же бесчувственного, но вроде пока живого Макса, Михель буквально швырнул его в тележку.

Когда сосны, и корни, и шишки бросились врассыпную, открыв огромную серо-свинцовую пасть, где нижней челюстью, усеянной там и тут белоснежными клыками мелких волн, служила бездонность солёной воды, а верхняя бугрилась сырыми тучами, Михель только разочарованно ахнул. Стоило убивать столько времени на починку, когда до цели оставалось две сотни шагов.

— Макс, Макс, вот оно, твоё море! Очнись! — Михель хотел ещё что-то добавить, но осёкся на полуслове. — Что ж ты так-то, Макс, ведь чуть-чуть оставалось, — обречённо махнул рукой и побрёл к воде.