Игорь Болгарин - Гуляйполе [litres]

Вскоре вся Россия оказалась в ежовых рукавицах Петра Аркадьевича. Дела арестованных рассматривали военные суды. При подавлении мятежей было убито и повешено 26 тысяч бунтовщиков. Виселицы называли «столыпинскими галстуками». Еще больше было приговорено к каторге.

Впрочем, революционеры отвечали не менее грозными карами. Одной из первых в качестве отмщения была казнь генерала Мина, командира лейб-гвардии Семеновского полка, подавлявшего восстание в Москве. Миловидная девушка, прогуливаясь по перрону вокзала, выстрелила ему в спину, в упор. Затем убили адмирала Чухнина, который, командуя Черноморским флотом, подавил мятеж Шмидта. Наконец, от пули террориста пал и сам Столыпин, так и не успевший завершить начатые реформы. Его невзлюбили обе императрицы – вдовствующая и настоящая – за то, что на его фоне Николай выглядел тряпичной куклой, ряженым на бесчисленных церемониях.

Но экономический взлет в России теперь уже продолжался и без Столыпина. В обществе одни были потрясены свалившимися на них словно с неба деньгами, а другие все отчетливее осознавали пропасть, которая пролегла между ними и свежеиспеченными богачами. Старые, исконные ценности рушились. Новоявленные «ротшильды» напропалую кутили и осваивали пришедший в Европу из Южной Америки страстный танец танго. Жены превращались в кокоток, кокотки – в жен. Параллельно со страшной эпидемией быстрого обогащения шла эпидемия банкротств. Стреляться стало модно, даже без причин. Распутин хозяйничал в кабинете министров, пользуясь исчезновением своего заклятого врага Столыпина. Прокуроры покупались так же легко, как адвокаты. Суды присяжных оправдывали убийц и бандитов.

Никто толком не понимал, что происходит, и поневоле возникали разговоры: «Для оздоровления России нужна одна хорошая война». Четвертая Дума наконец-то избавилась от засилья левых болтунов и попала в руки болтунов правых, ставленников буржуазии. Те оказались еще более опасными, рассуждали о предстоящей войне как о деле решенном.

В руководстве страной отсутствовало то, что позднее назовут «политической волей». Глава и идеолог конституционных демократов, кадетов, профессор Милюков всюду толковал о походе на Дарданеллы и овладении Константинополем, выходом в Средиземное море. Никто и не предполагал, что оставшаяся без проливов и без столицы (в те годы Константинополя) Турция превратится в пороховую бочку, на которой потом придется сидеть России.

Немногочисленные последователи Столыпина возражали, что надо любой ценой держаться мирного пути и развиваться, наращивать экономическую мощь. Тогда Турция сама собой попадет в подчинение России, привяжется как придаток к ее хозяйству. И проливы будут всегда открыты. Но их не слушали, как не слушали и социал-демократов-большевиков, маленькую, притихшую где-то за границей партию, члены которой говорили о гибельности для царской России новой войны.

Троцкий, образованный и умный, смотрящий далеко вперед, пока еще меньшевик, постоянно споривший с Лениным, в Вене занимался на семинарах у психиатров Фрейда и Адлера, главным образом интересуясь психологией толпы. Он предчувствовал большие движения масс.

Председателем кабинета министров стал человек с гибельной фамилией – Горемыкин. Иван Логгинович был несомненный патриот, но с весьма скудным умом, и не из-за солидного возраста, а из-за природного отсутствия интеллекта и решительности. Кабинет стал подобием Думы: на заседаниях говорили, говорили, говорили, проведение в жизнь принятых решений не проверялось, и о них быстро забывали сами инициаторы.

Военный министр Сухомлинов, замеченный еще Столыпиным и осуществивший ряд важных военных реформ, упивался счастьем с молодой красавицей супругой, отбитой им у своего подчиненного, генерала, командира корпуса. Это было самое важное сражение, выигранное министром. Видимо, пребывая в эйфории от успехов на личном фронте, шестидесятипятилетний Сухомлинов не сомневался и в победном исходе войны с Германией.

Его статья «Мы готовы!» прозвучала как вызов, как провокация. Страна еще только начала крупное военное строительство и перевооружение.

Заводская и сельская Россия – рабочие, инженеры, конструкторы – трудилась вовсю и набирала обороты, готовясь выйти в мировые лидеры. С Каспия шли потоки нефти, которая становилась главным источником энергии. Железные дороги прокладывались с еще большей скоростью. Обновлялись технологии. Россия прорывалась в мощные производители военной техники. Эсминцы типа «Новик», снабженные работающими на нефти паротурбинами, были признаны самыми лучшими и быстрыми в мире, что и подтвердили позже боевые действия. По минному делу флот тоже выходил на первые места. На новых огромных верфях строились современные линкоры, по типу английских дредноутов. Правда, кое-что из точного оборудования, например дальномеры, пока приходилось закупать за рубежом. Половинчатость ощущалась во всем, но то была вдохновляющая половинчатость.

Легких боевых аэропланов создать не удавалось. Но молодой талант (двадцать лет с небольшим!) Игорь Сикорский спроектировал и построил на Русско-балтийском заводе серию четырехмоторных бомбардировщиков, положив начало еще неведомой миру дальней тяжелой авиации. Автомобили «Руссо-Балт» отличались поразительной прочностью и выносливостью, но производственные мощности завода были невелики. Российские паровозы в своих классах (американцы строили гигантские локомотивы) были безусловно лучшими в мире. Это относилось и к подводным лодкам Бубнова, но и их выпускали в крайне ограниченном количестве и со многими импортными комплектующими. Удалось создать великолепную скорострельную полевую артиллерию и минометы, но в тяжелой артиллерии имелось явное отставание от Германии. Коллектив Круппа придумывал невероятные пушки.

Задышало наконец и сельское хозяйство. Сибирь, куда Столыпин успел переселить немало крестьян, давала в избытке и по низким ценам мясо, масло, хлеб. Латифундии на юге тоже отличались почти европейской товарной производительностью. Да и в центральной, черноземной России некоторые помещики сумели перестроить свои хозяйства на новый лад. Возникли сотни сельскохозяйственных школ, опытных и семеноводческих станций. Впервые в России стал дешев сахар. Хозяйственные мужички, выделившиеся из общин, вышли в зажиточные. Они повезли на рынки и сдавали в кооперативы птицу, скот, молоко. Фруктов было столько, что, несмотря на строительство сушильных и консервных фабрик, часть урожая пропадала, отправлялась на корм скоту. Больше, чем прежде, давали продукции образцовые колонии и хутора немецких колонистов.