Игорь Болгарин - Гуляйполе [litres]

– Раз, два… восемь окон, – пересчитал Нестор. – Буржуйска квартира. Не для нашего брата.

– Анархическая революция скоро всех уравняет.

– Ну, вы идить, а я тут пидожду… на воздухи! – вдруг почти по-украински, немного съежившись, произнес Махно.

– Да брось ты, Нестор! Уж чего-чего, а робости я в тебе не замечал! – И, подхватив Махно под руку, Зяма потянул его по ступенькам к входу. Швейцар поздоровался неуверенно, не вполне узнав Зяму. Дальше пошли по широкой нарядной лестнице, застланной ковром, с ажурными литыми чугунными перилами. Гулко звучали их голоса.

– То правду говорили, шо ваш папанька – банкир? И шо ж, пожалел грошей, шоб сына из Бутырки выкупить? – Махно перешел с Зямой на «вы». Дом подавлял его.

– А я б не принял его помощи. О чем я его заранее предупредил, – гордо заявил Сольский.

– А на обеды из трактира гроши у папаньки брали! Там, в тюрьме.

– Ну, это другое дело…

– От и я тоже до банкирских харчей прилепился, – укорил себя Нестор. – Паскудство это!

Они поднялись на нужную площадку, остановились перед богатой дубовой дверью с бронзовой, начищенной до солнечного блеска ручкой и с такой же блестящей бронзовой табличкой с надписью красивой славянской вязью «Евсей Натанович Сольский» .

– Ты подожди тут минутку, – попросил Зяма Нестора, вращая механический звонок.

Дверь открылась, и он вошел в переднюю. До Нестора донеслись радостные восклицания, плач, крики ликования.

…Когда Зяма, облепленный племянниками, вышел на площадку, на ней никого не было.

– Нестор! Нестор! – прокричал Сольский вниз, в гулкую пустоту.

В ответ – тишина.

Переулок тоже был пуст.

А Махно вновь проталкивался сквозь толпы людей, высыпавших на московские площади. Студенты. Рабочие. Солдаты. Они сбивались в кучки по трое, по пятеро. И среди них обязательно оказывался один, который поднимался на какое-нибудь возвышение и начинал доказывать свою правду.

Махно вслушивался в обрывки речей, всматривался в эту неизвестную ему, кипящую страстями Москву. Ну и город!

На каком-то перекрестке он в нерешительности остановился. Напротив, через дорогу, собирался очередной митинг. Тощенький солдатик, взобравшись на оконный отлив и держась за водосточную трубу, выкрикивал:

– Братцы! Земляки! Народ московский! У нас в Питере всех ахвицеров отменили! Полная им ревизия и отрешение… как и царю!..

Разномастная публика, растекшаяся по площади, стала подтягиваться к солдатику.

– Как же это можно – без офицеров?! – жеманно возмутилась толстая гимназистка с красным бантом.

– Теперича, граждане, никаких там «благородиев» и «превосходительств», а только «граждане» – как все! И денщики отменяются! Дезентиров тоже больше нет!

– Это как же? Почему? – ахнула толпа.

– А так: не желаешь служить – не надо! – вопил солдатик. – Никакой буржуазной смертной казни! Живи как хочешь! В полное свое удовлетворение!

– Ну все! Пропала Россия! – Какой-то гражданин в каракулевом «пирожке» выбирался из толпы. – Заболтают, порушат… Боже, а как мы все ее ждали, эту самую демократию!

– Ждать надо тещу в гости, – мрачно бросил вслед «пирожку» фельдфебель с пустым рукавом, заткнутым за пояс.

– Простите? – обернулся «пирожок».

– Я говорю, вы все ждали демократию – и раскачали дерево! Вот оно вам счас и засветит в глаз… спелой грушей.

– Ты, петроградский! – закричал Махно выступающему. – Насчет земли какие у вас там слухи? С панами как быть?

Но солдатик не слышал Нестора.

– И полиции полная отмена! – кричал он в толпу. – Теперь будет «народная милиция»! Добровольная! И без всяких там арестов, а словесное разъяснение! Потому как свободный гражданин, он поймет, ежели что своровал или сфулиганил…

– А как с землей? – настойчиво добивался ответа Нестор.

– Да не слушай его, браток! – сказал фельдфебель, уводя Нестора. – Казарменный оратель! Чистая сорока! Наслушался где-то слов и теперь трещит как попало…

– А как с землей? – спросил Махно у фельдфебеля и продолжил настойчиво добиваться ответа. – Может, вы шо слыхали? Насчет земли-то какой указ?

– Да кто его знает… Землю, конечно, надо по справедливости… Только если с фронту все дезертируют, то кому земля достанется? Германцам! Вся! И панская, и хрестьянская!.. Ой, нет больше сил слушать все это! – Фельдфебель с досадой махнул единственной рукой. – Прощевай, земеля!

Нестор, все еще в затемненных очках, продолжал бродить по многолюдным улицам.

– Тпр-ру-у! Стой! – Близ Нестора остановилась пролетка. Пьяненький господин, должно быть купец, в шубе нараспашку, соскочил с подножки.

– Солдатик! – обратился он к Нестору и, обхватив его, троекратно расцеловал. – Спасибо тебе, защитник! За Рассею нашу глазоньки потерял! Господь тебе в поводыри и в утешители… Возьми! На поддержание!

В ладони Нестора оказалась смятая «катенька», а купчина, довольный собой, укатил на своей пролетке.

– Разжился на солдатском сукне, а теперь куражится! – Около Махно возникла какая-то потертая личность в пенсне. – Дозвольте, гражданин, я окажу вам содействие… ассигнация крупная, неудобная. Разменяю… тут рядом.

Махно на мгновение приподнял очки, и личность в пенсне встретилась с исполненным решимости стальным взглядом серых глаз.

– Я сейчас тебя самого разменяю, – процедил сквозь зубы Махно.

– Понял, понял! Обознался! Прощению просим!.. – Хлыщ перебежал через дорогу и растворился в митингующей толпе.

Странный город – революционная Москва. Митинги, разговоры, споры. И над всем этим – колокольный звон. Мерные и редкие удары. То ли благовест к богослужению, то ли печаль по кому-то усопшему. Церквей – что тюльпанов в новороссийской весенней степи.

В скверике Махно прибился к довольно большой толпе, окружившей человека, взобравшегося на замолкший до тепла фонтан. Кудлатый, бородатый, захлебывающийся словами оратор положил одну руку на грудь мраморной нимфы, а другой махал в воздухе, подкрепляя свои мысли замысловатыми движениями. Махно узнал в ораторе Исака Шомпера. Когда успел?

– Граждане ныне вольной России! Не дайте обмануть себя ложными посулами свободы, равенства и братства! Не забывайте, что с этими же лозунгами французская революция привела к кровавой императорской власти Наполеона… Всеобщая амнистия, отмена цензуры, беспрепятственность стачек, собраний, союзов, партий – это робкие шаги к полной, истинной свободе, которую даст человеку лишь анархия! Ибо только анархия навсегда освободит человека от страшных пут, которыми связывают нас долг, семья, религия, деньги!..

– Больно умно талдычит жидок, – заметил мастеровой в кожаной кепке, закуривая папироску и толкая в бок свою подругу. – Слышь, Тонька… А заместо денег, значит, чего?