Виктор Потиевский - Всадник времени

Часовые вытянулись.

Генерал отдал им честь и вошёл в батарейное укрепление.

— Рота, смирно! — докладывал Пяллинен, он почти случайно оказался на батарее, проверял свою роту. — Господин главнокомандующий! Господин генерал! — добавил Пекка для верности — Вторая рота двенадцатого штурмового батальона с приданными ей батарейными артиллеристами несёт охрану крепости! Командир батальона поручик Пяллинен!

Маннергейм пожал руку офицеру, внимательно посмотрел на вчерашнего крестьянина.

— Адъютант!

— Да, господин генерал!

— Произвести в капитаны.

— Слушаюсь.

Барон секунду подумал. Извлёк свой револьвер из кобуры.

— За отвагу, за личное мужество и находчивость при взятии батареи, примите от меня! — и протянул наган на ладони.

Пяллинен, покрасневший от волнения, осторожно взял револьвер, отдал честь, заправски по-военному щёлкнул каблуками, как будто не три месяца был военным, а годы.

— Служу Суоми, господин генерал!

Пекка был счастлив. И Маннергейм видел это. И это было и ему высокой наградой.

Над старыми и крепкими стенами Виипури быстро двигались серые, рваные облака, и генерал всё время чувствовал их движение. Торопливое, неудержимое движение времени, событий, стихий, людских и политических страстей. Он не мог, не имел права оставлять незамеченным ничего. Он занимал в жизни народа и страны теперь такое место, что был в ответе за всё. За мир и за войну. За судьбу своего народа.

Он смотрел на тяжёлые тёсаные каменные кубы опорного крепостного пункта — батареи и думал, что прежде, чем построить что-то новое, вовсе не обязательно разрушать старое. Вон как прочно и надёжно построены укрепления. Зачем же их разрушать? Они могут ещё очень долго служить городу, оборонять его.

Ему нередко вспоминались революционные русские песни, которых он наслушался ещё в Петрограде в декабре. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...» Разрушили. Почти до основанья. Очень быстро. Потому что разрушить всегда легче, чем построить. А вот что будет «затем...» Этого-то и не знает никто. Да и сами красные. Построят ли они что на пепелище? Это намного сложней, чем «разрушить до основанья...»

Ему, именно и ему сейчас надо об этом помнить и постараться сохранить то, что он уже построил в Финляндии — армию. И то, что было построено до него. Структуру государства, например. Очень его тревожили эти тенденции второстепенства, несамостоятельности в отношении армии. У немцев можно взять всё полезное для финских войск, но... не под руководством и администрированием Германии. Ни в коем случае! Это будет концом финляндской самостоятельности, свободы, независимости.

Он повернулся к офицерам.

— Господа! Возвращаемся в штаб.

1919. Апрель.

— Назад! Не позволю! Меня сначала стреляйте!..

Это для всех было неожиданным. Красноармейцы растерялись...

— Ну... Чего етто... он? Зачем уж?.. Ведь белая сволочь!.. За белого-то зачем?..

Связанный пленный стоял молча, спокойно и безразлично глядя вперёд, как будто сквозь своих палачей. Тех, которые собирались ими стать, расстреляв его.

Его схватил конный разъезд красных, когда он шёл ночью через степь. Переночевав на краю села в каком-то сарае с сеновалом, он теперь шагал в Самару, собираясь как-то там устроиться. Всё-таки большой город. Притом он слышал, что там, в Самаре, какое-то новое правительство, отделённое от Красной России. Вроде, как республика отдельная.

В сене он не столько спал, сколько думал. Несмотря на холодную апрельскую ночь, закутавшись в шинель, укрывшись пахучим и тёплым в своей массе сеном, он размышлял о бедах, что выпали на его долю, его семьи, Родины. Он даже не знал, что случилось с его братом, тоже офицером императорской гвардии, с его пожилым отцом-князем, сестрёнкой и матерью. Несколько месяцев назад встретил знакомого поручика перед боем в степях на юге Волги, и тот сказал ему, что заходил в Москве к его родным. Особняк на Стромынке разгромлен, никого нет... Где-то они сейчас?.. И живы ли?

Александр Сергеевич с горечью вспомнил последний, широкий и долгий бой в этих же степях, где-то южнее, примерно полгода назад, когда Красная артиллерия смешала с землёй и кровью рванувшиеся было в атаку отборные офицерские части генерала Деникина. Александр Сергеевич, князь Зеленцов, тридцатидвухлетний капитан, прежде гвардейский кавалерийский ротмистр, затем пехотинец, был тогда в этих рядах. Он не боялся смерти. Он даже частенько подумывал о ней. Ему теперь порой казалось, что смысла жизни уже нет. Нет благородной и монолитной России, которая укреплялась и создавалась годами, веками... Нет русской армии с обученными и смелыми солдатами. С талантливыми генералами — последователями Суворова, Румянцева, Кутузова. Да и дома-то нет... Зачем жить? Не лучше ли?.. Вот он — наган. Один выстрел... Но кто тогда будет всё восстанавливать, спасать родную землю? Кто будет бороться? А с кем?.. Почему красные так сильны? Почему большинство русских — за них? Почему? В чём ошибался государь-император? Они его и его семью расстреляли! Государя! Как же так?..

Зеленцов шёл и думал... Стояла ещё густая предутренняя тьма. И вдруг он услышал конский топот. Он не стал прятаться, ложиться в степную траву... Не хотелось. Вынул из кобуры наган. Потом убрал.

Когда его окружили, у него была просто какая-то апатия. Он не хотел стрелять, убивать. И сам стреляться передумал. Хотелось посмотреть, будто бы со стороны — что будет?..

— Ты кто?

Он молчал. Документов у него не было. Но он был в офицерской форме. И когда с него сорвали плащ-накидку, когда привели в расположение эскадрона, то, увидев офицерскую форму и погоны, красноармейцы схватились за винтовки.

Но солдат Василий Федотов увидел не только форму и врага — белого офицера в ней. Он старый, бывший солдат Отдельного Петербургского ударного стрелкового полка, увидел в этом человеке защитника России. На груди капитана белел орден Святого Георгия IV степени. Высшая военная награда России. И русский солдат Василий Федотов понимал что это такое.

— Меня сначала стреляйте! А уже потом офицера, получившего за Россию благородный Георгиевский орден. Офицерам их давали не легче чем нам, нижним чинам. Тоже за личное мужество перед немцем. Вот так, братцы...

Все в эскадроне знали, что Федотов в семнадцатом был председателем полкового комитета стрелкового полка в Санкт-Петербурге, который в то время немало помог революции победить. Знали, что сам товарищ Ленин пожал тогда руку солдату Федотову. И который — об этом тоже в эскадроне знали — берег в кармане завёрнутый в тряпицу свой собственный солдатский Георгиевский крест, полученный им в четырнадцатом, теперь уже таком далёком...